В пургу и после - [22]

— Петрович!.. Вверх не лезь, понизу пройди! — кричит командиру Крякутный. — Движку давления не хватает.

— Понял, — коротко откликается левый пилот.

На горизонте уже сверкают радужные огни аэропорта. Вскоре самолет хлопает лыжами и долго катится по посадочной полосе.

Правый двигатель вскоре глохнет, и самолет заруливает на стоянку, взревывая одним левым движком. Зафлюгированный правый винт неподвижен, как отсохшая рука.

Крякутный вылезает из отсека, подходит к пилотам, обтирая руки ветошью.

— Что там было? — улыбаясь тонкими губами, спрашивает второй пилот.

— Так ведь пробку с горловины бака сорвало, — меланхолично отвечает ему Крякутный. — Ручной помпочкой, альвейером пришлось подкачать. Уж залил движок бензином сколько мог. Кое-что расплескивалось, но кое-что и в цилиндры попадало… И, видишь, дотянули… И не загорелись. А я этого пуще всего боялся… Морозец, видать, помог.

— Помню, когда я с Максимовым летал, у нас тоже… — начинает второй пилот, примирительно протягивая Крякутному пачку сигарет.

— Технарям портовским головы сейчас поотрываю! — сердито говорит командир.

Штурман собирает карты в портфель. Радист через голову натягивает форменный галстук, поправляет его перед крошечным зеркальцем, вмонтированным в передатчик.

— …И пять ужинов для экипажа, — заканчивает командир разговор с диспетчером аэропорта. — Конец связи.

Единственный двигатель смолкает.

При выходе из самолета Крякутный обеими руками держится за лесенку, и ноги у него немного подкашиваются — видно, затекли, пока с помпой возился, очень уж неудобный отсек…

В столовой Крякутный ожесточенно трет руки мылом, принюхивается и снова трет, но они, наверное, долго еще будут пахнуть бензином.

Сразу же после ужина «Ли-2» поднимается в воздух и ложится на курс. Загрузка — мороженая рыба. Конечный пункт маршрута — Дудинка. Обычный рейс, знакомая трасса, и метеообстановка — тьфу, тьфу, чтоб не сглазить!..

ПЕТРУЛЯ

Зовут его Григорием. Начальник полярной станции, человек очень вежливый, называет механика Григорием Михайловичем. Но все остальные полярники упорно обращаются к вездеходчику не иначе как:

— Петруля, заводи!..

— Петруля! Готовь вездеход, завтра едем на водомер…

Имя перешло к механику по наследству. До него вездеходом полярной станции управлял Петр Фомич, и все привыкли звать его просто Петрулей, несмотря на то что Петруле этому было уже за пятьдесят.

Когда у Петра Фомича истек срок договора, он улетел на материк, а с Диксона прислали нового механика. Поговаривали, будто бы на исправление, — вернувшись из отпуска, вездеходчик запил и в пьяном виде несколько раз приходил к начальнику радиометеоцентра, требовал, чтобы его направили на полярную станцию мыса Челюскина, где он зимовал раньше и где поваром работала его жена.

— Без жены как без воды — и ни туды, и ни сюды, — говорил новый Петруля, но ему не верили, потому что во всех анкетах его в графе «семейное положение» было записано черным по белому — «холост».

Работал новый Петруля хорошо. И даже если выпившим садился за рычаги вездехода, то держал скорость не более десяти километров в час. За это его уважали. Старый Петруля был лихачом.

Полярники, прилетающие с мыса Челюскина, рассказывают Петруле, как там поживает его незарегистрированная любовь, и в такие дни Петруля напивается сильнее обычного, приходит к начальнику полярной станции и заводит долгий разговор о том, что пора менять коленвал, и шатуны что-то стучат, и прокладка блока подтекает, а потом говорит, что без жены как без воды…

Начальник полярной станции, человек очень воспитанный, внимательно выслушивает Петрулю и при нем составляет очередную радиограмму в отдел кадров Диксонского радиометеоцентра: «Прошу удовлетворить просьбу механика Бурлакова Г. М. о переводе его на полярную станцию мыса Челюскина…» А когда Петруля уходит, начальник полярной станции, человек очень добрый, рвет на мелкие клочки синий бланк и швыряет его в урну, как и все предыдущие Петрулины радиограммы.

Ему, как и остальным полярникам, давно известно, что полгода назад на мысе Челюскина случилось несчастье — белый медведь разорвал повариху Настю.

И только механик Петруля до сих пор остается в неведении.

И когда я прилетел в Хатангу, увидел медленно ползущий по улице вездеход, из кабины которого, перекрывая рев мотора, доносилась тоскливая песня: «Без жены как без воды — и ни туды, и ни сюды!..» — я догадался, что это и есть тот самый Петруля, о котором мне рассказывали на Диксоне. И я сказал ему, что недавно был на мысе Челюскина и там меня угощали таким обедом, какого в Москве в лучшем ресторане не найти, а звали повариху… да, кажется, Настей…

КАПИТАН «ПОБЕДИТЕЛЯ»

В знойный летний полдень, когда собаки вповалку лежат вдоль дороги, а олени, смирившись, подставляют спины неумолимым полчищам оводов; когда от назойливого комариного писка начинает звенеть голова, а рипудин и диметилфталат, горькими потоками льющиеся по лицу, уже не защищают от укусов мелкого тундрового гнуса, я сижу на берегу Хеты и ожидаю катер, который должен ехать в райцентр за солью и свежими кинокартинами.

Лишь вечером к причалу, сколоченному из обкатанных бревен топляка, подошел потрепанный катеришко с громким названием «Победитель», и угрюмый парень в линялой гимнастерке позвал меня на борт.