В понедельник рабби сбежал - [12]

Там все очень по-семейному. И еще кое-что: перед самым возвращением я купил пачку слайдов из разных мест, и когда меня спрашивали: «А ты видел?..», я говорил: «Еще бы! Потрясающе. Я сделал там несколько отличных снимков».

Бен Горфинкль тоже заглянул.

— Я говорил со своим шурином. Он редактор «Таймс-Геральд» в Линне, вы знаете. Может, вы захотите написать несколько статей для газеты…

— Но я не репортер.

— Я знаю, но он имел в виду общий фон, личные впечатления, местный колорит. Все, что он может заплатить, это обычный построчный гонорар. Не знаю, во что это выльется в итоге, — не так уж много, скорее всего, и ничего обещать он, конечно, не может, пока их не увидит, — но ваше имя будет все время на слуху…

— Понимаю, — сказал Смолл. — Поблагодарите его за меня, и спасибо вам.

— Вы сделаете это? — нетерпеливо спросил Бен.

— Не могу ничего сказать, пока я здесь.

— Я на самом деле думаю, что вы должны попробовать, рабби, — сказал Горфинкль, с трудом скрывая разочарование.

— Я понимаю, мистер Горфинкль.

Джейкоб Вассерман, основатель храма, слабый, с похожей на пергамент кожей, пришел попрощаться.

— Вы мудро поступаете, рабби, отправляясь сейчас, пока молоды и можете получать удовольствие. Всю свою жизнь я обещал себе, что поеду, и всегда что-нибудь мешало. А теперь, когда я, можно сказать, каждую минуту нахожусь под опекой врача, уже слишком поздно.

Рабби подвел его к креслу и усадил.

— У них там тоже есть врачи, мистер Вассерман.

— Да, конечно, но чтобы отправиться в такое путешествие, нужно больше, чем просто желание. От одной мысли сердце готово выскочить из груди, а для меня, каков я сейчас, маленькая прогулка или поездка в машине, когда сын заедет за мной на часок, или приход Беккера — этого уже достаточно. Но я счастлив, что вы едете.

Рабби улыбнулся.

— Хорошо, я попробую получить удовольствие за двоих.

— Отлично, будете там моим послом. Скажите, рабби, этот человек, который приходит на ваше место, этот рабби Дойч, вы знаете его?

— Я никогда не встречался с ним, но кое-что слышал. У него очень хорошая репутация. Насколько я понимаю, конгрегации повезло, что он приезжает.

Старик кивнул.

— Возможно, было бы лучше, если бы приехал кто-нибудь похуже.

— Что вы имеете в виду, мистер Вассерман?

— То, что у нас существуют партии, клики, группы — не вам объяснять.

— Да, я знаю, — мягко сказал рабби.

— И как надолго вы уезжаете?

— В любом случае на три месяца. Возможно, больше.

Старик положил покрытую синими венами кисть на руку рабби.

— Но вы вернетесь?

Рабби улыбнулся.

— Кто может сказать, что случится завтра, не говоря уже о трех месяцах?

— Но сейчас вы собираетесь вернуться?

Его отношение к старику не позволяло ему ни уйти от ответа, ни придумать что-нибудь успокаивающее.

— Я не знаю. Просто не знаю.

— Ох, — сказал Вассерман, — этого я и боялся.

Хью Лэниган, шеф полиции Барнардс-Кроссинга, принес пакетик.

— Маленький подарок вашей жене от Глэдис, она просила заскочить.

— Уверен, что Мириам будет очень рада.

— И вот что, не беспокойтесь о доме, я распорядился, чтобы на участке был человек и чтобы патрульная машина регулярно проверяла это место.

— О, спасибо, шеф. Я собирался зайти в отделение и оставить ключ, когда будем уезжать.

— Вы, похоже, шли к тому, чтобы когда-нибудь туда поехать.

— Шел? — Рабби искренне удивился.

— Так же, думаю, как священник собирается в Рим.

— О, понимаю. Что-то вроде этого, и даже больше. На самом деле это предписано нам религией, причем всем евреям, не только раввинам.

— Как мусульманину посетить Мекку?

— Не-ет, не совсем так. Это не дает никакой особой благодати, никаких особых религиозных заслуг. — Рабби обдумал ответ. — Я думаю, это что-то вроде тяги, вроде того, что — как я понимаю — приводит почтового голубя в то место, где он родился.

— Понимаю. В таком случае, думаю, это есть не у каждого из вас, иначе намного больше евреев уехали бы.

— Почтовые голуби тоже не все возвращаются. — Он попробовал еще раз. — Понимаете, наша религия не просто комплекс убеждений или ритуалов, которые может принять любой. Это образ жизни, и, более того, он каким-то образом переплетен с самим народом, с евреями как нацией. И оба они, религия и народ, так или иначе связаны с местом, с Израилем, и в особенности с Иерусалимом. Наш интерес к этому месту не только чисто исторический. Я имею в виду, оно важно не просто потому, что мы происходим оттуда, а скорее потому, что это — особое место, предназначенное нам Богом.

— Вы верите в это, рабби?

Рабби улыбнулся.

— Я должен верить в это. Это настолько большая часть наших религиозных убеждений, что если бы я сомневался в этом, я должен был бы сомневаться и во всем остальном. А если сомневаться во всем остальном, значит, вся наша история была бессмысленной.

Лэниган кивнул.

— Думаю, это имеет смысл. — Он протянул руку. — Надеюсь, вы найдете там то, что ищете. — В дверях он остановился. — А как вы доберетесь в аэропорт?

— Я думал взять такси.

— Такси? Это обойдется вам в десять баксов, а то и дороже. Вот что, я заеду и отвезу вас.

Вечером рабби сказал Мириам:

— Забавно, что из всех, кто ко мне приходил, только христианин предложил отвезти нас в аэропорт.