В понедельник дела не делаются - [63]

«Дома денег нет, ребёнку фруктов купить не на что, а он потаскух на такси катает!» Юра, конечно, в отказ: «Ошиблись твои информаторши, я убийцу сбежавшего разыскивал, в засаде просидел всю ночь». «Почему от тебя духами французскими несёт?» – заорала Алка. Он – морду кирпичом: «Какими духами?» В таких делах никогда не надо колоться. А продавщица эта, Майка, шустрая какая девчонка оказалась. Без комплексов! Единственный минус – активно заинтересовало её, женатый он или нет.

Пришлось соврать, что разведённый. Поверила? Правда и она слукавила. Сказала, будто ей двадцать один год. На следующий день Ковальчук по адресному пробил – двадцать четыре. Какой смысл? Двадцать четыре не сорок два, самый сенокос! С продавщицами, которые на продтоварах, ещё почему можно дружиться – они все проверенные, медицинская книжка у каждой. Хотя и это не гарантирует на сто процентов.

Сутулов остановился, присел около ёлки, ковыряться стал:

– С-смотри, Юр, ч-чё… чёрные г-грузди!

Выпрямился, держа в обеих руках, улыбался.

– Куда они тебе? Выкинь, – Ковальчук поглядывал на Сутулова снисходительно.

«Вот каким я стану через десять лет! Нацепил бушлат ментовский, радуется. Как же, на халяву вырядился, стоху сэкономил. За квартиру, говорит, пятьдесят процентов плачу! А квартира – «хрущёвка» с хайлом, и никаких перспектив улучшить жилищные условия. Из отпуска его вызвали – он и вышел, рад стараться. Как будто так и полагается. Чего в отпуске делал, Володя? За гриба-ами ходил… Три ведра белых привёз! Зимой банку откроет, перед гостями будет хвост распускать – свойские! И это всё? Конечно, хорошо под маринованный грибок рюмку-другую опрокинуть, но не ради же этого живём. Куда-нибудь в отпуске съездил, Володь? К тещё в деревню на сенокос! Ра-адуется… чему радуется? Пенсионную надбавку с мая стал получать.

Шестьсот рублей! Когда обмывали это дело, тысячу просадил.

Нет, рвать из ментуры надо. Чем скорее, тем лучше. Пока всех собак за Фадеева сбежавшего не повесили».

Они прошли посадки, двигались теперь по настоящему природному среднерусскому леску, смешанному. То берёзка, то осинка. Земля сплошь устлана павшей листвой. Жёлтой, багряной, разной. Ступать было мягко.

Вертикальный белый столб дыма от костра увидел Сутулов.

– В-вон они!

К костру подошли с двух сторон. Тут обнаружился целый бивуак. Шалаш, как у Ленина в Разливе. Диван стоял старый, с валиками. Лежанка из нескольких грязных, тощих, будто прессованных матрасов. Посуда в ассортименте – ведра, кастрюли, чайник эмалированный. Всё старое, дырявое, чиненое. Чуть дальше – рабочая площадка и ещё одно костровище. Тут обитатели этого стойбища добывали цветмет, выжигая проволоку из украденных проводов. Тут же грудой лежали сплющенные жестянки из-под баночного пива, их тоже принимают в скупках, правда, по бросовой цене.

– П-привет, б-родяги! – Сутулов привычно осматривался.

Бомжей оказалось двое. Один был экипирован в китель и брюки от дембельской парадки, выброшенной за ненадобностью. Второй – в искусственной короткой шубе, модной лет двадцать назад. Оба грязные, как черти. Потому как у костра всю дорогу, а с водой здесь напряжёнка, издалека таскать приходится. Вода у них идёт на насущные самые нужды. Попить и пожрать сготовить.

– Чего у вас тут такое варится вонючее? – Ковальчук крутнул в закопчённом котелке торчавшей разводягой.

Зацепил кусман тянучего, в жёлтых плёнках мяса. Соображая, оглянулся назад. Там где шли тоже, помнится, смердело.

Под ёлкой темнела чёрная, липкая, зелёными мухами облепленная собачья шкура.

– Б-бобика в-варите? – засмеялся Сутулов и вдруг признал одного из бомжей. – А-альберт, т-ты что ль? А-а-а я д-думал, д-дезертир к-какой…

Бомж в парадке одобрительно заржал, показал коричневые гнилушки зубов. Появление ментов заранее не обещало для них ничего хорошего. Без дела по лесу шляться мусора не будут, особенно те, которые из отдела убийств.

Альберт Моржов с ними весной познакомился, когда у периметра приборостроительного завода труп убитого бомжа отрыли. Их всех тогда, бродячих, сволокли в спецприёмник, на полные десять суток законопатили. Перепало ему… До сих пор почки болят. А может и не от того, чего на людей служивых напраслину возводить, спать-то приходится постоянно на земле, а она, матушка, холодная. Хорошо хоть разобрались тогда, злодея нашли, а их на волю отпустили.

– Привет, товарищ майор! – отозвался Моржов и снова оскалился, будто и впрямь радостно ему.

– В город ходил сегодня? – спросил Ковальчук.

Он шёл вокруг костра, искал наветренную сторону.

– Я не ходил, болею. Саня вон ходил, металл сдавал…

Ковальчук велел второму, в шубе:

– А ну шапку сыми.

Тот торопливо стащил драную лыжную шапочку. Голова у него была острижена чудовищно. Как бы перья недощипанные торчали среди белых проплешин.

– Кто тебя красиво так подстриг? Кореш, что ли?

– Не, я ему не доверяю. Я сам – себя.

– Ну ладно, кто ещё тут из вашей братии в округе обитает?

Быстро говорите!

Бомж Моржов вытащил из бокового кармана кителя оранжевую пластмассовую коробочку, раскрыл, корявыми пальцами с неправдоподобно круглыми и толстыми больными ногтями выудил из-под резинки сигаретку. Взял из костра тлевший прутик, прикурил.