В понедельник дела не делаются - [176]

Первую «цветную» информацию в РУБОП принёс замнач ИВС Капустин, буйной натуре которого тесно было в бетонном мешке изолятора. Через довольно короткую людскую цепочку – всего звена в три – нарисовался один хмырь, по дешевой предлагавший в автомастерской приспособления для прорезания узоров на покрышках. Инициативно установивший хмыря Капустин предлагал немедленно притащить его за хибок в отдел и за пять минут расколоть до задницы.

– Да он в натуре даун по жизни! Ва-аще не соображает! – громогласно уверял Капустин.

– У тебя, Капустин, все дауны, один ты только вундеркинд, – начальник РУБОПа мягко осадил рвавшегося в бой майора, своего давнишнего, со средней школы милиции приятеля.

В отношении Кирюшкина, – так была фамилия капустинского протеже, – провели установочку. Самую немудрящую, собственными силами, без привлечения разведчиков ОПУ.

И убедились, что парень в самом деле интересный. Двадцать лет в июне месяце стукнуло. Не учится, не работает, пьёт; не исключено, что и ширяется. Отчаявшиеся родители на него махнули рукой. По малолетке судим за хулиганство к условной мере наказания. От армии, после того как судимость погасилась, откосил по здоровью. Не сидел ни дня, а приблатнённого из себя строит. В основном с несовершеннолетними хороводится, но хлестался во дворе, что по корешам с самим Борисом Молотковым. С Бобом!

Так группа Молоткова попала в бумагу под грифом «секретно, экз. единственный». Лёд затрещал.

Само собой, когда только начали вваливать по этому разбою, прикидывали, кто из местных на него способен. Молоткова и его кентов называли как реальных кандидатов. Голодные, предельно дерзкие, торопящиеся урвать жирный кусок немедля. Отодвинутые за годы последней отсидки лидера от прежних кормушек.

В группе Молоткова, считая его самого, значилось пятеро активных членов. Горох, Начальник, Герберт, Морда. Все – ранее неоднократно судимые, все проходили по «Кругу-1»[135], там же имелась информация о наличии у них пистолета «ТТ» и гранаты. Упоминание про обрез в «Круге» отсутствовало, но оружие – дело наживное, только захоти. В постоянном пользовании у группы было одно автотранспортное средство, «Жигули» шестой модели, красного цвета, регистрационный знак «А 713 ОВ 33», выпуска перестроечного 1985 года. Владельцем «шахи» по учётам РЭО ГИБДД значился гражданин Ремизов Ю. С., 1947 г.р. Отец Начальника, отмотавшего «восьмерик» за убийство.

– Вот вам и задрипанная машинёнка нарисовалась! – Тит похоже изобразил шамкающий старушечий говор.

Опера дружно заржали. Почуяв след, у всех открылось второе дыхание.

Начали зондировать, чем дышит в данный момент молотковская братва. Известно было, что Боб, после того как откинулся, пробился на «Первомайский» рынок, потеснив тамошнюю приблуду. Рынок, расположенный на рабочей окраине – Малеевке, куском был постным, но торговлишка там какая никакая шла, а значит, и копейка живая шевелилась.

И тут, как яичко ко Христовому дню, подкатила конкретная информация. Источник Давыдова отсемафорил куратору, что разбой на Станко – дело рук Молоткова и его беспредельщиков. Источник обретался в группировке Клыча, неровно дышавшего в сторону Боба, ожидавшего от него в любой момент подлянки за старые обиды, которые не прощаются.

– Попёрло! Пруха! – Паша Комаров азартно потирал руки.

– Постучи по дереву, сглазишь! – осторожный опер Асмолов, тяжёлый на подъем, любящий комфорт и понты, дёрнул Комарова за рукав свитера.

Паша постучал костяшками пальцев по голове Асмолова. Получилось сухо и отчётливо.

– Мудила стоеросовая! Чингачгук – великий змей! – незло ругался Асмолов.

Всё это происходило накануне вечером, в воскресный день.

На понедельник запланировали сволакивать молотковскую шушеру в отдел. Уже знали доподлинно, что самого Боба в городе нет, он подорвал в Подмосковье, в Электросталь. У него были завязки в тамошней ОПГ. В городе оставались Горох и Герберт.

Два «ГЭ». Обоих видели в субботу на рынке, два «ГЭ» мотались по рядам, сбирали дань с торговцев. Горох был наркоманом со стажем, его надеялись расколоть измором, перекрыв героиновый крантик. Дело было только за временем. Но законных оснований для ареста Горошко не имелось. Надеялись договориться с судьей по «эм-ха»[136] суток хотя бы на пять. С каждым месяцем такие ходы давались всё труднее, товарищи судьи становились всё более несговорчивыми.

Оперативники не понимали их марсианской логики. «Как будто только нам всё надо! Это ж бандиты!»

Планам навалиться в понедельник по утру всей хеврой – РУБОП, группа по тяжким и зональники с «Южной правой» – не суждено было сбыться. Титова с Маштаковым почти до самого обеда промурыжил прокурорский следак, проводивший у них в кабинете обыск.

В итоге в отдел притащили одного Гороха, и то он заставил поплясать у себя под балконом. Не открывал сучий потрох, затаился, – с понтом под зонтом его дома нет.

«Зря, служивые, кулаки отбиваете!»

«Рубоповцы» применили испытанный полицейский приём.

Изобразили, что поверили в отсутствие хозяина в адресе и уехали с матом и демонстративным хлопаньем дверями. На самом деле, Комаров с Асмоловым десантировались из машины на углу, который не просматривался из окон гороховской хаты, и по стеночке под балконами прокрались обратно в подъезд. Через два часа муторного ожидания дверь в квартиру номер девять, наконец, приотворилась. Паша Комаров, затаив дыханье, наблюдал за ожившей картинкой с лестничного пролета этажом выше.