В полночь упадет звезда - [89]

– На море-окияне лежит бел-горюч-камень, а на нем стоит сыр-матер-дуб, вниз ветвями, вверх корнями, – заунывно начала она, подражая вою ветра и продолжая хлопать по воздуху передником. – Сидят на том камне три зари-зареницы, три сестрицы. Идут они по чисту полю, встречают четырех ветров, четырех вихорей. Говорят им зори-зареницы: вы, ветры и вихори, не вейте вы по чисту полю, не гуляйте по синему морю, а идите вы по белу свету, соберите тоску-кручину со всякого человека, всякого скота, всякого зверя, всякого гада, с травы и с цветка. Понесите вы тоску тоскучую, рыду рыдучую, сухоту сухучую на Стоиславу, Олегову дочь. Где вы ее ни увидите, там вложите в нее тоску тосковую, горевую и плачевую, чтобы она сохла и чахла, душой, телом, черными бровями, ясными очами, всеми подсердечными жилами, юностью и яростью, сердечной немочью во всякий день, во всякий час…

Больше Мечтане не приходилось махать передником: вызванные ветры неслись над берегом, бросая в нее горсти мелкого снега, и она жмурилась, продолжая выпевать заговор голосом, в котором жили и звучали те «три тоски тоскучие». Она была сродни им, невидимым пиявкам, что пьют человеческую жизнь. И не под белым камнем они гнездились, а гораздо ближе – там, откуда припятская ведьмарка легко могла вызвать их в какой угодно день…

* * *

В сумерках пир в обчине окончился, женщины тоже стали расходиться. Олег с Семигостем и еще кое-кем из мужчин стояли у двери, провожая гостей. Киянам предстояло в той же обчине и ночевать, и они вышли, чтобы дать возможность там прибрать и вынести столы. Возле отцов Брюнхильд увидела и Благодана; не вмешиваясь в беседу старших, он стоял чуть поодаль, и вид у него был немного утомленный, но не так, как бывает от духоты пира и выпитого меда.

– Знаешь что? – шепнула Брюнхильд Горыне. – Мы про ту ведьмарку батюшке говорить ничего не будем.

– Ты передумала? – обрадовалась Горыня.

– Нет. Но он мне с нею увидеться не позволит. Лучше мы сами, тайком все уладим.

– Тайком? – Горыня подняла брови, намекая, что не одобряет этого.

– Тебе не привыкать! – с усмешкой напомнила Брюнхильд.

– Да на кой леший она тебе сдалась? – шепнула Горыня, раздосадованная готовностью, с какой избалованная дочь Олега ради забавы суется в пасть волкам.

Уж слишком Брюнхильд привыкла думать, что с нею ничего худого произойти не может!

– Ради Рагнара! Что если она и правда может его вылечить? Смотри, какая баба – всех прочих ворожеек да чародеек из округи повывела, будто лягух! А если Рагнар выздоровеет, то и наше дело легче уладится!

Вспомнив об Амунде, Горыня заколебалась. Она ведь здесь для того, чтобы помочь ему заполучить свою возлюбленную; если сын Олега будет здоров, тот благосклоннее отнесется к сватовству князя плеснецкого или хотя бы легче смирится с бегством дочери.

А еще она подумала, что Брюнхильд, при всей веселости ее повадки, скрытна и упряма, как вода: проложит себе путь хоть через камень. Понятно, почему Олег так ее любит – из всех его детей Брюнхильд больше всех от него самого взяла.

– Но как же мы найдем ту ведьмарку?

– Мы вон молодца попросим, он нам ее и предоставит.

Благодан, будто почуяв ее взгляд, посмотрел на них, и Брюнхильд издали улыбнулась ему. Притянутый ее приветливым взором, Благодан осторожно подошел.

– Мне сестры твои и матушка столько любопытного рассказали! – заговорила Брюнхильд, так тихо, что Благодану пришлось встать к ней почти вплотную, чтобы расслышать.

При этом Брюнхильд поместилась так, чтобы мощная фигура Горыни загораживала их от глаз; Горыня видела, что Благодан глубоко дышит от волнения, зато Брюнхильд была непринужденна и уверенна, как всегда.

– Что у вас ведьмарка есть, Мечтана, как она однажды с одним мужиком поссорилась и так сделала, что у него была полна изба лягушек и в день выносили по три ведра! – Брюнхильд засмеялась. – Неужели это правда? А еще говорили, что она любыми хворями повелевает, как своими слугами покорными. Как бы мне ее повидать? Ты ведь знаешь, где ее сыскать.

– Знаю, – Благодан взглянул на нее в полном изумлении. – Ты хочешь повидать… Мечтану?

Он был потрясен и даже растерялся. Дела их с Мечтаной хранились в глубокой тайне, о замысле женить его на Олеговой дочери и вывести в наследники киевского стола знали только они трое – ведьмарка, Семигость и его сын. И вдруг оказывается, что Олеговна, их будущая добыча, знает о Мечтане! В первый миг Благодан сильно рассердился на болтливость сестер, даже нахмурился; однако улыбка Брюнхильд заставила его разгладить лоб. Взгляд ее был дружелюбным, даже манящим, она явно не ожидала ничего дурного для себя. От этого взгляда и улыбки у Благодана сильно забилось сердце, душу окатило теплом радости и надежды. Две мысли перебивала одна другую. Первая: она не знает! Вторая: чары уже действуют! О тайных замыслах мать и сестры сами не ведают и не могли их выдать; они рассказали Брюнхильд лишь о том, что Мечтана – сильная ведьмарка и может изгнать любую болезнь. А само то, что Брюнхильд заговорила с ним, просит об услуге, означает, что Мечтана не зря ест Семигостев хлеб. Она уже пустила по ветру чары, назначенные привязать к нему душу и сердце Олеговой дочери. Оставалось ловить случай, и от этой мысли Благодана охватило лихорадочное возбуждение.