В полночь упадет звезда - [64]

– Кто же у них князь? – спросила Горыня, впервые задумавшись об этом.

Пока она жила в Волчьем Яру, все чужие края для нее были одинаково «за тридевять земель», где сидит какой-нибудь царь Горох.

– Да там, говорят, князь из русов, – ответил Синица. – Давно уже, лет сто.

– Сто лет один князь? – Горыня невольно вообразила скрюченного старца, дряхлого, как гнилой пень.

– Да нет, род его. Ты смотри, – Синица слегка улыбнулся, чуть ли не в первый раз, – если тебе там не поживется, ворочайся к нам.

– В стаю меня примете? – хмыкнула Горыня.

– А что! Ты ж не просто девка – ты… – он запнулся, – дева-волот. Таким можно.

– Ни в какой стае нет таких, а у нас будет! – в восторге воскликнул Шилохвост.

Горыня вздохнула. Она только-то и хотела, что быть «просто девкой» – кем-то таким, кому не удивляются.

Был бы между Сальцом и Черногузкой сплошной лес, Горыне на санях пришлось бы худо. К счастью, по полям, петляя между перелесками, они довольно бодро продвигались вперед. Парни предупреждали, что до Черногузки можно добраться только к самому концу дня, и Горыня тревожилась, не застанет ли их ночь посреди поля. В зимнем лесу ей еще не приходилось ночевать, хотя ее провожатых эта мысль не смущала.

Но вот впереди показались голые кусты, протянувшиеся двумя рядами вдоль ложбины.

– Это уже Черногузка! – Синица показал посохом. – Далеко там твое Круглодолье?

– Бабка моя говорила, что меньше для пути.

– Сегодня уж не добраться.

– Пройдем еще немного, может, хоть какой двор найдем.

– Смотри, вон стога! – Шилохвост заметил стога сена, прикрытые снеговыми шапками. – Значит, жилье близко есть.

Они проехали еще пару верст вдоль кустов, обозначавших невидимое под снегом русло. И, когда уже темнело, впереди стали видны крыши на длинном пригорке.

– Ну, Круглодолье там ли нет, а теперь не пропадешь, – сказал Синица. – Ступай. Дальше нам нельзя.

Он сказал это истинно как сказочный проводник, доставивший витязя до границы доступного ему мира.

– Куда же вы пойдете? Не ночью же будете назад пробираться!

– А мы в леске себе логово устроим, – ответил Синица. – Костер разведем, поспим по очереди.

– Нам не привыкать! – важно заверил Шилохвост. – А в жилье нам ночевать нельзя, у «волков» так не водится.

– Ну, прощайте, волки! – вздохнула Горыня. – Благо вам буди, что довели.

По своим же следам оба «волка» направились назад, а Горыня шагом поехала к селению. Сгущалась тьма, искать приют было необходимо, но сердце одолела робость. До сих пор в странствиях кто-то вел ее, передавая от одного к другому: отец – Затее, Затея – Вересу, Верес – бабе Луче, баба Луча – «волкам». Но вот последние вожатые простились с нею и ушли своей дорогой. Она осталась одна, с лошадью, козами и курами – по пути еще приданым обзавелась! Впереди лежала неведомая земля Бужанская, но именно там Горыня надеялась найти себе родных людей и добрую судьбу. Зимняя ночь подталкивала в спину, не позволяла медлить.

Горыня оглянулась – «волки» уже исчезли за поворотами русла. Черный колодец остался позади; она прошла через дремучий лес и вышла… куда? На тот свет? Или обратно на этот? Да где же тот свет, где этот – она совсем запуталась. Как их различить?

«Где добрые люди, там и белый свет», – вдруг пришла мысль, как будто подсказанная каким-то из «потворников» бабы Лучи.

Дед Глазун ведь прошел здесь сорок лет назад, когда искал себе особенную невесту. И баба Оздрава прошла, когда решилась бежать после ярильских игрищ с парнем «с той стороны». Подумав об этом, Горыня вдруг увидела свою морщинистую бабку молодой отчаянной девкой, и этот образ придал ей смелости. А еще за несколько поколений до того в этих краях родился тот неведомый дед, чью кость бабка Оздрава замотала в клубок. И хотя клубок Горыня потеряла, у нее возникло чувство, что тот дед и другие деды с ним приглядывают за нею зоркими глазами звезд. В обиду не дадут.

Приободренная, она подхлестнула усталую лошадь.

* * *

Нужно было спешить. Такой, как Горыня, и при свете дня нелегко явиться перед незнакомыми людьми, а под месяцем ее могут и вовсе не пустить, сочтя за порождение ночи. Помня, как ее встретили в Ломовье и Своятичах, Горыня опасалась и здесь чего-то похожего. К тому ж Лунава ушла в эту сторону, а значит, Горыня следует за нею. Что если старшая из трех «сестер» – Верес гневно отрицал любое кровное родство между Лунавой и Затеей, своей сестрой, да и Добронравой, его покойной женой, – и здесь успела наследить, натворить дел? И хотя не слыхано было, чтобы лихорадка разъезжала на санях с курами и козами, напуганные люди скорее сперва стрелу метнут, а потом задумаются.

Весь была невелика – дворов пять-шесть. Кто бы там ни был, эти люди, наверное, пустят ее с живностью переночевать, а утром укажут дорогу в Круглодолье. Завтра она будет уже там.

К счастью, с пригорка Горынины сани заметили издалека. Когда она подъехала к крайнему двору, перед следующим уже стояли несколько мужчин – постарше и помоложе. Помня, что в санях не сильно отличается от обычных женщин, Горыня не спешила вылезать на снег и поклонилась сидя:

– Будьте живы, люди добрые!

– И ты будь жива! – с важностью ответил самый старший из мужчин, лет сорока. – Куда путь держишь?