В полдень, на Белых прудах - [98]

Братья удивленно посмотрели на Ваньку. Ванька — на них.

«Вот она, правда, друзья мои! — заключила Бродиха. И слегка повернулась к Ваньке: — Отпусти, Иван Иванович, грех мой, не держи на меня зла, а я за тебя там, на том свете, молиться стану».

Ванька не знал, что ему делать, как быть в таком случае. В жизни у него разное было, но подобного не происходило, не выступал еще в роли своеобразного попа и не отпускал никому грехов.

«Полно, полно вам, Надежда Фроловна, — прорвался наконец у него голос. — Ну чего вы, спрашивается, себя попусту, ну было и было, мало ли чего в жизни случается. Что было, то давно быльем уже поросло. Полно, Надежда Фроловна, вспоминать о прошлом, нужно жить нынешним днем. Завтра, к примеру, вы подниметесь, и все опять станет на свои места, для вас все снова оживет. Вы только ни о чем плохом не думайте, Надежда Фроловна, это сейчас для вас главное».

«Спасибо тебе, Иван Иванович, великое тебе спасибо, что не помнишь зла. Вот, — Бродиха перевела свой взгляд на сыновей, — у него учитесь, будьте такими же, и мне сделается покойно на душе, на том свете у меня не будет никаких тревог за вас. Спасибо тебе, Иван Иванович!» — еще раз поблагодарила она.

Ванька вскоре ушел, а Бродиха, расправив, уложив руки, как надо, тотчас приготовилась к смерти. Пусть только, попросила она всех, ее оставят с ней наедине, со смертью, не желает она, Бродиха, умирать при свидетелях. Собраться-то собралась, но вот смерть не идет и не идет, так до нынешнего дня Бродиха и живет в ожидании.

Ванька вчера у Петра интересовался, как там мать, что с ней? Тот хохотнул в ответ:

«Вылечил ты ее, Бес. Грех отпустил — и вылечил. Теперь она еще долго проживет!»

На улицу опять выскочила тетка Ульяна:

— Ну что тут, коров прогнали?

— Прогнали.

— А наша Зорька где?

— Во-он в пустом огороде пасется, я слежу за ней.

— Следи, следи, чтоб куда-нибудь не убегла, за ней глаз да глаз.

— От меня не уйдет, теть Уль, — заверил Ванька.

Та на него хитро покосилась:

— Одна уж убежала, и другая убежит, коль ловить ворон будешь.

— Это ты насчет невест, что ли? — сообразил Ванька.

— А насчет кого же. Мне, к примеру, жених не нужен, одна привыкла жить. Ты о своей жизни сам думай.

— А я, теть Уль, и думаю. Тебе что, со мной плохо? — уточнил он у нее.

— Почему же, хорошо.

— Ну вот. Главное, чтоб тебе было хорошо.

— А ты?

— А я и о себе думаю.

— Как?

— Просто. — Ванька улыбнулся. — Вот ты заявила: тебе со мной хорошо, так? А я, между прочим, и добиваюсь того. Когда тебе со мной хорошо, значит, и мне неплохо. А коль так, то я, выходит, не о тебе, теть Уль, думаю, а прежде всего о себе, уловила разницу?

— Поговорили. Тьфу! От Бес! От Бес!

Ванька засмеялся: во как запутал тетку, как повернул разговор!

Глава двадцать третья

За неделю до первого обжига кирпича, так называемого опробования печей, Каширин вызвал Ивана в правление, сказал, будто нужно о чем-то с ним посоветоваться. Тот к председателю пришел в намеченный час. Рыжая и конопатая Клава пропустила его тут же.

— Ждет тебя Афанасий Львович, — подчеркнула она. Каширин действительно ждал.

— А, — увидев Ваньку, тотчас произнес он, — заходи, заходи. Присаживайся.

О теме разговора Ванька догадывался: естественно, Каширин станет с ним обсуждать, как и чего придумать, дабы заполучить первый собственный кирпич в торжественной обстановке, ну, митинг, речи и прочее и прочее, все-таки не каждый день они пускают завод в Кирпилях, даже если это завод всего-навсего кирпичный, но он для них дорог, он им, кирпилинцам, необходим как воздух, как вода, как хлеб, наконец!

Ванька опустился на стул, вопросительно посмотрел на Каширина:

— Какого вы, Афанасий Львович, хотите от меня услышать совета?

Председатель приподнял руку:

— Не надо так сразу, отдышись сначала, Иван Иванович, — и улыбнулся. Выдержав паузу, заговорил: — Есть у меня к тебе одно дело, без твоего мнения решить его как раз никак нельзя, вот и позвал.

— Слушаю, Афанасий Львович.

— Вот о чем я подумал, дорогой мой… — Продолжить мысль Каширину не дал телефонный звонок. По тому, как разговаривал председатель, Ванька догадался: звонили из райкома. — Ага, ага, — кивал Каширин, — понял, Олег Сидорович, понял. Да вы что! Вот так даже! — чего-то удивлялся и восклицал он. — Ну ясно, ясно, Олег Сидорович. Как у нас? Нормально. Кирпичный? Скоро. Думаем, через недельку опробовать. Робеем? Есть, есть немного, Олег Сидорович. Как насчет оборудования? Обещает знакомый. Дня три назад с ним разговаривал по междугородке, сказал, все сделает. Не за что, Олег Сидорович. Ага, ага. Хорошо. Приедете к нам? Ожидать? Ага, ясно. Ну всего доброго, Олег Сидорович, до свидания, до встречи.

Каширин положил трубку. Голос у него, когда он говорил, был немного взволнован.

— Первый звонил, — поделился он тотчас с Ванькой.

— Первый?!

— Ага, Олег Сидорович.

— Что-то плохое? — предположил Ванька.

Каширин пораздумывал:

— На бюро вызывают срочно.

— За что же это вас, Афанасий Львович? — встревожился Ванька.

— Вот и я ломаю голову: за что? — Каширин вдруг улыбнулся: — Догадываюсь, конечно, по какой причине.

— И по какой же?

— Ну, об этом, по-видимому, еще рано говорить, я человек суеверный.