В полдень, на Белых прудах - [96]

Но вот он поравнялся с Ванькой, поздоровался.

В каждом селе есть такие Афоньки — человек родился немного недоразвитым, как будто бы в нем все на месте, и вместе с тем чего-то не хватает. Афоньку в Кирпилях жалели — что он родился таким, тому, конечно, отец и мать были виной: слишком много пили. Потом, естественно, локти кусали, да поздно уже, и рады бы в рай, да грех не пускал.

— Жарко в степи?

— Жаг-гко.

Ванька хотел что-то еще спросить, однако Афонька вдруг погнался за рябой коровой.

— Гуда? Гуда? У-у, гурва-а! — донесся его окрик, и палка тотчас со свистом полетела в ту сторону. — Я тебе дам, в чужой огород идти!

Через минуту мысли Ваньки уже витали вокруг кирпичного. Дела у них подвигаются неплохо, одна печь почти выложена полностью, стены мощные, жару удержат, а сейчас они обкладывают и вторую. Оборудование устанавливается тоже, специалистов Каширин привез из города, по каким-то каналам на них вышел, уговорил. Ванька нынче туда подходил, где установили глиномялку — что-то вертится и пищит уже, словом, глиномялка дает о себе знать.

Да, время летит быстро, недавно как будто начинали, и, пожалуйста, дело к первому кирпичу. Ощущается и нехватка людей, бригада из шести человек плюс трактористы — этого мало, нужны еще. Каширин обещал найти, говорил, без подмоги не оставит. Ну и хорошо. Вообще, Каширин каждый день на кирпичном, за каждым их шагом следит. Не доверяет? Просто горит этим делом — кирпичный завод в колхозе, можно сказать, его надежда, мечта. От него, от кирпичного, он и метит идти дальше, поднимать экономику хозяйства.

Из своей бригады Ванька отмечал Веньку Малышева, еще Леню Лучнева. Окреп, втянулся парнишка, теперь ему и в самом деле ничего не страшно, да и Прокша Оглоблин переменился к лучшему. Раньше все о теплицах вел речь, страдал, много полезного времени теряет, в теплицах без него не клеится, к тому же и жена ворчит без конца: связался, мол, с тем кирпичным, пусть его гром разобьет; но вот теперь Прокша Оглоблин маленечко притих, угомонился. Высокую зарплату один раз получил, второй, на третий денег прибавилось еще — какие теплицы, зачем они, только с ними голову морочить; на кирпичном хорошо работай — и больше ничего не надо: ни куда-то ехать, ни чего-то продавать. Вот, оказывается, еще как, подумал Ванька, можно решить кадровую проблему — человека материально заинтересовать.

Ну а касаемо Петра Бродова, этого, наверное, ничто не исправит, матушка сыра земля только. Давит, черт, и давит на свое.

Днями, кстати, он снова учудил: пришел на кирпичный, забрал «Беларусь» и поехал к своему знакомому под погреб яму копать, ночью и сделал это. Утром бригада заявилась, а горючего в тракторе нет. Венька Малышев за голову: «Вчера вечером же заправил!» И к сторожу. А тот уже дома. «Кто был? Кто «Беларусь» брал?» Венька разошелся не на шутку. А вскоре примчался на «газике» и Каширин: что за шум, а драки нет? «Соляру ночью выкачали, Афанасий Львович!» — коротко объяснил Венька Малышев.

«Разберемся, Вениамин, не спеши», — заверил Каширин.

И выяснил. Вызвал сторожа. Тот признался: ночью на кирпичный приходил Петро, сказывал: не спится, вот и потянуло сюда, к своему рабочему месту.

«Ну, — нетерпеливо допытывался Каширин, — а дальше что?»

Сторож в свою очередь уставился на Бродова:

«Скажи, Петро, ответь председателю: что было дальше? Тебе, думаю, лучше известно».

Петр Бродов вытащил из кармана руку и скрутил комбинацию из трех пальцев: а вот что! Ни в какую, черт, не хотел сознаваться.

Тогда сторож сам рассказал. Пришел Петро, посидел, и потом вдруг заявляет: ему нужен трактор, электрические столбы притащить, сказали, к кирпичному, сам председатель повелел. Днем некогда, желательно сделать это ночью. Ну вот и…

Каширин посмотрел на Бродова:

«Так дело было, говори, Петр Ефимович?»

Тот продолжал упорствовать.

«Плохо, коль уходишь от ответа! Я ведь, Петр Ефимович, догадываюсь, зачем ты брал экскаватор, я могу сейчас поехать по дворам и проверить. Как, проехать, Петр Ефимович?»

«Не надо, Афанасий Львович, — наконец заговорил Петр Бродов. — Ну был грех, брал трактор».

«Так бы и сразу. — Каширин помолчал. — Значит, премию, — повернулся он к Ваньке, — за последний месяц ему не давать, а дальше… вообще посмотрим, как с ним быть, возможно, отправим на старое место, в скотники».

«Не буду больше, Афанасий Львович, — взмолился Петр Бродов, что случалось, естественно, с ним редко, — ей-богу, не буду…»

Вспомнился и еще один эпизод. Только теперь связанный не с Петром Бродовым, а с его матерью. Вон как оно получается! Подумав о том, Ванька усмехнулся: правда, если она настоящая, всегда наружу выйдет, как ее не: прячь, не таи.

Вернувшись с работы домой, Ванька смотрел телевизор — шла интересная передача, показывали, как сейчас перестраиваются села. Он так увлекся передачей, что, когда залаяла собака, недовольно чертыхнулся: да умолкни там!

Будто собака была рядом и слышала его.

Но та не унималась. И Ванька тогда вышел на улицу: кто тут ее дразнит?

У калитки стоял Гришка Бродов и постукивал палкой.

«Подь сюда», — позвал он вышедшего Ваньку.

Тот подошел:

«Чего тебе?»