В полдень, на Белых прудах - [6]

Братья Бродовы, Петр и Гришка, подтвердили слова матери: права она, права, не станут отпираться, как говорится, из песни слов не выбросишь. Мать им, конечно, жалко, но справедливость превыше всего, так они понимают.

Бродовым тогда и поверили.

По ходу суда Ванька однажды не выдержал и прокричал в зал, обращая слова свои в адрес Петра и Гришки: они же мать запугали, потому она и говорит не зная что; хотя бы уж ее пожалели, если его им не жалко, она для них не чужая. Однако с тех — что с гуся вода, на лицах у братьев ни один мускул не дрогнул, будто и не слышали.

А что ж другие? Неуж тоже поверили Бродовым? Кто знает. Ваньку Чухлова, между прочим, так заела обида тогда, что ему все равно было, что думают о том односельчане. Но обида затаилась не на людей — на себя: как же он допустил до такого и где его голова была?

Ваньку Чухлова осудили. Его везли в «черном вороне» в районную КПЗ, ему бы печалиться, а он про весну думал: и правда, она в этом году может затяжной выдаться. Плохо, на урожае отразится.

3

Все было как во сне…

Привычная комната, гремит у печки кастрюлями тетка Ульяна, а у ног мурлычет кот, сытый, довольный. Что ему надо? А спроси у него — он и сам не знает, мурлычет да и мурлычет, от скуки скорее всего. Нет бы мышей половить, хотя бы их попугать. А может, и мышей в доме нет?

Все было как во сне…

Ванька пошевелился, еще и еще раз осмотрел комнату — вчера не до того было: все как и прежде, ничего здесь не переменилось, будто он никуда и не уезжал, будто жил тут все это время.

Вошла тетка Ульяна:

— Проснулся? — Она присела на сундук.

— Ага, — приподнимаясь, отозвался Ванька. — Коров выгнали в стадо?

— Выгнали, выгнали. Встанешь иль еще полежишь?

— Довольно валяться.

— Там хоть, — тетка Ульяна кивнула головой, как бы указывая, где именно, — давали отсыпаться?

— По-разному было. — Ванька помолчал. — В больнице кровать так надоела, глядеть бы на нее не глядел.

— Как же случилось?

— Ты о ноге, что ли?

— О болезни.

— А кто его знает. Сначала внимания не обращал, а потом, гляжу, с ногой у меня хуже и хуже… — О том, что в колонии аварию предотвратил, Ванька тетке не рассказал.

— Вот какая жизнь: знал бы, где упадешь, соломку бы подостлал, верно?

— Так, так, теть Уль. Там я о том особенно много думал, было время.

— Думать всегда не вредно. Только лучше бы это заранее.

Ванька не возражал. И на самом деле, так оно, потому нет никакого смысла крутить карусель.

Он поднялся. В трусах и майке Ванька походил на шестидесятилетнего старичка — худой, длиннорукий, только и того — молодое лицо.

Тетка Ульяна, увидев, всплеснула руками.

— О-ой, неуж вас не кормили вовсе?

Ванька натянул брюки.

— Кормили, кормили, теть Уль. — Он улыбнулся: — Это я от роду такой, забыла, что ли?

Вскоре Ванька вышел во двор.

Солнце уже играло во всю силу, как бы равномерно распределяя свое тепло. Небо было чистым, лишь где-то там, на восточной стороне, маячило белое облачко.

Он сначала постоял, осмотрелся, после двинулся в направлении сарайчика. Когда подошел, из дверей выскочили перепуганные куры.

— Ну, ну, спокойно, — заговорил с ними Ванька.

В сарайчике потянулся рукой и щелкнул выключателем. Набрав в пригоршню зерна из кастрюли, стоявшей почти у входа, вышел и сыпнул курам. Те дружно бросились клевать.

— Вот ненасытная скотина. — Ванька оглянулся — сзади стояла тетка Ульяна. — Я их уж давеча кормила, когда ты спал еще. От бесы, от бесы!

Потом он прошел в огород, уже весь покрытый зеленью. Раньше, давным-давно, здесь стоял сад. Груши, яблони, сливы — словом, чего тут только не было. Но время шло, сад старел, постепенно деревья выкорчевывались, а вместо них насаживались новые. К сожалению, новые почему-то вскоре пропадали, дошло вообще до того, что из некогда богатого плодами сада осталось лишь несколько деревьев.

Остановившись возле цветущей вишни, Ванька задумался. Как быстро проскочило время, ему уже вон сколько, а он, выходит, ничего еще и не сделал, чтобы оставить о себе хоть какую-то память. Ну разве что привел в порядок кирпилинскую электростанцию да, будучи бригадиром, в селе пробурил скважину для артезианского колодца — вода у них соленая, пить совсем ее нельзя. Сколько все это стоило ему крови, никто не знает, однако он, Ванька Чухлов, не кичился тем, — он был бригадиром, он должен был беспокоиться о людях.

Вот что, пришло неожиданно Ваньке, осенью он посадит тут новые деревья, и поднимется, зашумит сад, и все станет как и прежде.

Ванька обрадовался возникшей мысли.

Как и прежде…

Его почему-то задели эти слова. Нет уж, рассудил про себя Ванька, прошлого не вернешь, сделать так, как было когда-то, не получится. Взять тот же пример с ним — попробуй обрати колесо. Э-э, чего там, никакое волшебство уже не поможет — это все жизнь!

А с Катериной?..

Тетка Ульяна рассказала: Катерина уехала в город. Сразу, как суд только прошел, и укатила, платочком не помахала даже отцу с матерью. В городе за продавца замуж выскочила, двоих ребят народила. Живет и теперь там. Разведенкой лишь стала. Мужа ее раз, второй осудили. Меж судами Катерина и оформила развод.

«Не повезло ей, — посочувствовал Ванька, слушая рассказ тетки Ульяны, — сначала жених в тюрьму угодил, чуть позже и муж туда же».