В полдень, на Белых прудах - [167]
— Будет тебе две, Прокша, — вывернулась она, — только над трактором не издевайся, не мучь его, бедолагу, ладно?
— Эх! Вот это Матрена Савельевна дала так дала! — заржал Петр Бродов, закидывая голову, как жеребенок.
Остальные тоже засмеялись.
Прокша Оглоблин, по-видимому, засмущался:
— Матрена Савельевна, а вы что, ему поверили?
— Ну, что ты, Проня, я знаю, это Петру деньги, как голодной курице просо, снятся.
Теперь и Прокше Оглоблину стало весело: так Бродову и надо, будет знать другой раз, как над людьми насмехаться!
Матрена постояла еще немного, послушала мужиков и пошла к бабам. Те сидели на козлах в новом доме, ожидая, когда подадут им замес, и тихонечко пели:
Матрена послушала, послушала и тоже подхватила слова этой грустной проникновенной песни:
— Стукалина жену! — крикнула вдруг в пустую прорезь окна Ангелина Хромова и тем самым сорвала песню. Бабы, естественно, поиспугались, недовольно заговорили: вот ведьма, и откуда только ее нечистый принес, весь компот испортила. Иные, косясь на Бронькину жену Дарью, красивую белозубую женщину, довольные, похихикивали («Метко, метко Ангел-Душа подметила, ничего не скажешь, как говорится, не в бровь, а в глаз!»). Сама же Ангелина, счастливая от того, что ей удалось в самый раз ввернуть нужные слова, перевалившись уже через пустую прорезь окна в дом, каталась по земляному полу. Ну и Ангелина же, ну и баламутка, никому от нее нет покоя! Бедный муж, как он терпит только ее!
Спустя два с половиной часа начали мазать. Двое мужчин, Бронька и Петр Бродов, стояли у замеса и набрасывали глину на плоские санки. Прокша Оглоблин затем подтягивал лошадью эти санки к дому и вбрасывал через пустую прорезь окна внутрь, остальные же поднимали вилами глину на козлы, чтоб она у женщин была под рукой — нагинайся, бери ее и мажь стены. Работа пока спорилась, шла без каких-либо заминок, будто бы все уже давно отработано-отрепетировано.
Перед тем, как начать мазать, пришли Анюта и Клим.
— Теть Матрена, мы тоже хотим вам помочь! — выступила Анюта.
— Ты же сутки работала? Нет-нет, тут людей достаточно.
— Ну и что? Я отоспалась уже, отдохнула. Теть Матрена, Матрена Савельевна, ну, чего вы меня прогоняете? Я обижусь!
Матрена сдалась:
— Ладно, идите мажьте, что с вами упрямыми, поделаешь.
— Нютка! — заметив девчонку, окликнул ее Петр Бродов. — Ты на помощь? Иди к Прокше Оглоблину, а то он тут трактор поднимал и надорвался, бедолага.
— Правда? — приняла шутку всерьез Анюта.
Оглоблин беззлобно отмахнулся:
— Слушай его.
— Нютка! Нютка! — продолжал подначивать Прокшу Петр Бродов. — Ты у него про машину спроси. Спроси, какую он купить хочет, пусть расскажет.
— Про какую еще такую машину? — переспросила недоумевающе у Бродова Анюта, но, видимо, сообразив, что ее специально натравливают на Прокшу Оглоблина, чтоб тот злился, она отвернулась: — А ну вас, — и пошла в дом, где работали женщины.
Только Матрена встретила Анюту и Клима, как тут, к ее радости, подошли Федор и Клавдия.
— Ах, вы, мои дорогие, приехали! А я уж подумала, что все, не заявитесь. Гляжу, с утра — нету, дело к обеду клонится — тоже нет….
— И плохо, — дружелюбно укорил Матрену Федор, — что подумала о нас так, землячка, мы не пустомели какие-нибудь, и словам своим, если сказали, верны.
За Матрену вступилась Клавдия:
— Федор! Федор! Ну, что ты себе позволяешь? Не успел во двор зайти, оглядеться, уже человека отчитываешь. Нехорошо, нехорошо! Ты сперва с этим человеком поздоровайся, а уж тогда…
— Понял, Клаша! Понял! Спасибо за науку! — Федор расцвел в улыбке: — А поцеловать землячку можно, не заревнуешь?
— Какая она землячка тебе? Это в Москве — да, а тут мы соседи по району, верно, Матрена Савельевна?
— Верно!
Федор развел руками: ну, так, значит, так, затем приблизился к Матрене:
— Давай, соседка, здравствоваться да целоваться, пока Клавдия нам позволение дала.
— Давай, Федор, давай, где наше не пропадало!
— Теперь с тобой, Клавдия, — Матрена подошла к жене Федора.
— Э-э, э-э, только о птичнике, пожалуйста, ни слова! — дурачась, подметил Федор. — Услышу — разведу вас!
— Федор! Федор! Ну что ты, ей-богу!..
— Не буду, Клава, не буду!
Мазку на какое-то время приостановили.
Матрена познакомила Федора и Клавдию со своим односельчанами.
— Это те самые, — объяснила она, — с которыми я в Москве на ВДНХ была: Федор и Клавдия Солнцевы. Теперь вот они мне помочь приехали.
— Мы бы, может, и не опоздали, — виновато кивнула Клавдия, видя, что работа уже в самом разгаре, — да вот нас автобус подвел, бензин по дороге у шофера кончился.
— Ничего, ничего, — успокоила ее Матрена, — дел еще и вам хватит. Главное — приехали!
— Вот именно! — согласились остальные. И снова закипела работа.
Во второй половине дня, ближе к вечеру уже, мазку закончили.
Поперемылись, попереодевались все, как говорится, привели себя в божеский вид — и за столы.
Обедать и заодно ужинать решили на улице — в доме тесно, а тут полная свобода: прыгай, пляши, хоть на голове стой — ха, чудеса-а!
В повести Ефима Яковлевича Терешенкова рассказывается о молодой учительнице, о том, как в таежном приморском селе началась ее трудовая жизнь. Любовь к детям, доброе отношение к односельчанам, трудолюбие помогают Жене перенести все невзгоды.
Рассказы Леонида Радищева (1904—1973) о В. И. Ленине вошли в советскую Лениниану, получили широкое читательское признание. В книгу вошли также рассказы писателя о людях революционной эпохи, о замечательных деятелях культуры и литературы (М. Горький, Л. Красин, А. Толстой, К. Чуковский и др.).
В романе «Белая птица» автор обращается ко времени первых предвоенных пятилеток. Именно тогда, в тридцатые годы, складывался и закалялся характер советского человека, рожденного новым общественным строем, создавались нормы новой, социалистической морали. В центре романа две семьи, связанные немирной дружбой, — инженера авиации Георгия Карачаева и рабочего Федора Шумакова, драматическая любовь Георгия и его жены Анны, возмужание детей — Сережи Карачаева и Маши Шумаковой. Исследуя характеры своих героев, автор воссоздает обстановку тех незабываемых лет, борьбу за новое поколение тружеников и солдат, которые не отделяли своих судеб от судеб человечества, судьбы революции.
Роман Владимира Комиссарова «Старые долги» — своеобразное явление нашей прозы. Серьезные морально-этические проблемы — столкновение людей творческих, настоящих ученых, с обывателями от науки — рассматриваются в нем в юмористическом духе. Это веселая книга, но в то же время и серьезная, ибо в юмористической манере писатель ведет разговор на самые различные темы, связанные с нравственными принципами нашего общества. Действие романа происходит не только в среде ученых. Писатель — все в том же юмористическом тоне — показывает жизнь маленького городка, на окраине которого вырос современный научный центр.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Автор публикуемых ниже воспоминаний в течение пяти лет (1924—1928) работал в детской колонии имени М. Горького в качестве помощника А. С. Макаренко — сначала по сельскому хозяйству, а затем по всей производственной части. Тесно был связан автор записок с А. С. Макаренко и в последующие годы. В «Педагогической поэме» Н. Э. Фере изображен под именем агронома Эдуарда Николаевича Шере. В своих воспоминаниях автор приводит подлинные фамилии колонистов и работников колонии имени М. Горького, указывая в скобках имена, под которыми они известны читателям «Педагогической поэмы».