В полдень, на Белых прудах - [168]

Шрифт
Интервал

— Ну, что, дорогие мои односельчане, и вы, Федор и Клавдия, — Матрена подняла стопку, — спасибо вам! За все спасибо! Что б я без вас делала, не знаю… — Она помолчала. — За всех вас!

Поднялись, выпили.

И тотчас зазвякали вилки, ложки, ножи…

«Изголодались, бедные, — мелькнуло у Матрены, — почитай целый день не кормила. А ведь предлагала — отказались!»

Федор:

— Можно мне теперь тост произнести?

— Конечно! Конечно!.

— Давай тост, Федор!

Мужики и бабы дружно повернулись к гостю. Федор прокашлялся:

— Что мне сказать хотелось? Вот мы с Матреной Савельевной были в Москве, много по ней ездили и ходили, многое перевидели. Прекрасный город Москва! Да что говорить, вы и сами все это хорошо знаете. Но я о другом. Как-то в разговоре Матрена Савельевна мечтательно произнесла: нам бы в Кирпили хоть один бы высотный дом, как в Москве. Не скрою, я еще подумал тогда: «И что? Забрались бы в конурки, будто мыши в нору, и жили бы каждый сам по себе, так, что ли?» Ошибался я. Вот увиделся с вами и понял: вы и в высотном доме друг друга найдете и не оставите в беде человека. За вас, кирпилинцы, за праздник взаимного уважения, который в вашем селе торжествует!

Все дружно поддержали эти слова, согласно кивая головами.

Вскоре Прокша Оглоблин взял в руки гармонию, она была старенькая, но голосистая, еще того периода, когда не о количестве, а о качестве пеклись, пробежал тонкими и длинными пальцами по клавишам и шутливо подмигнул Ангелине Хромовой, сидевшей напротив:

— А ну, Ангеша, прояви! Где твои ашнадцать лет?

Раскрасневшаяся от водки и кухонного тепла, Ангелина привстала, шаловливо дернула плечами, отчего полные груди ее дразняще всколыхнулись, и запела:

Никому не осмеять
Меня, вертоголовую.
Ребята начали любить
Дванадцатигодовую!

Сидящие за столом тотчас повеселели.

— Ну и Ангелина, ну и чертополоха! — приговаривая, вытирала слезы Матрена.

— Жаль, мужа ее тут нет! — заметил кто-то сбоку.

У миленочка одиннадцать.
Двенадцатая я.
Он по очереди любит.
Скоро очередь моя.
Задушевная подруга,
Супостаток сорок семь,
Я на это не обижусь,
Погулять охота всем.
Горе нам, горе нам,
Горе нашим матерям.
Выдай, маменька, меня —
Не будет горя у тебя, —

не унималась, частушку за частушкой пела Ангелина.

Рядом, по-заячьи как бы, запрыгал вдруг Федор.

Сыграй, Федя, сыграй, милый,
Страданьице с переливом!

Тот себя не заставил ждать, ответил припевкой:

Давай, Ангел, давай, стерва,
Погуляй со мною верно!

За столом опять дружно захохотали.

Тут неожиданно кто-то выкрикнул:

— А ну-к, Прокша, барыню! Ба-арыню!

Гармошка сначала затихла, но вскоре вновь послышался ее голосистый звон.

Ангелина Хромова и тут не ударила лицом в грязь, вышла, выбежала из-за стола, щелкнула пальцами в такт музыке и пошла трусить плечами, как настоящая цыганка. За ней в круг подались Федор и Клавдия, Анюта и Клим, Петр Бродов и Нина Сергеевна.

— Живее! — кричал танцующим Прокша Оглоблин, все больше и больше налегая на клавиши.

— Это тебе не деньги на машину копить! — отозвался Петр Бродов.

Но Прокша не слышал его, широко растягивал мехи гармонии.

Ангелина увидела вдруг Ульяну, подскочила к той:

— Айда в круг! Айда, милая, разомни кости свои!

Ульяна не зло отмахнулась:

— Уйди, девка, уйди, оставь старуху в покое! От беса, от беса! — покачала головой.

Ангелина опять вскочила в круг:

Пошли в пляс, пошли в пляс,
Заработаем на квас.
А пропляшем вдвое больше —
Посидим, значит, подольше…

— Так посидим иль не посидим? — выкрикнула Ангелина.

— Вот именно! — послышался с улицы мужской голос — Вопрос по существу!

Все разом повернулись туда — Иннокентий Хромов, Ангелинин муж, высокий сутуловатый мужик!

— Иди, иди сюда, Иннокентий, — обрадовалась Ангелина, — я тебе с утра место держу. Иди же!

Тот, пританцовывая, дурачась, вбежал во двор:

Вы уж выпили по капле,
А я ничего-то,
Ваши ноги сами пляшут,
Мои ждут чего-то…

— Налить ему! Нали-ить! Штрафну-ую!

— За что? Он ведь не работал, — воскликнула Ульяна.

— Все равно налить!

— За него Ангелина отпахала!

— Верно, — услышав, поддакнула Хромова. — Я и за себя и за Иннокентия!

Иннокентию налили и преподнесли:

— До дна, чтоб знал другой раз, как опаздывать!

Пей, миленок, пей, родной,
Не ходи только за мной.
А ходить станешь за мной,
Рабом будешь и слугой!

— Ай, Ангеша, ай, паршивка, он у тебя и так раб, ты бы его пожалела! От беса, от беса!

Жалеть буду, жалеть буду,
Когда с ним в могиле буду!

Вскоре угомонились, по второму кругу сели за стол.

Потом хором тихонечко с подголоском пели:

Распряга-айте, хло-опцы, коне-й,
Та й лягайте спо-о-очевать.
А я пи-иду в са-ад зеле-ены-ый,
В сад криныче-еньку-у копать…

В этом хоре особенно выделялся тоненький дрожащий голос Анюты.

На улице было уже темно, в домах кирпилинских вспыхнули огоньки, не носилась детвора. Наступила привычная сентябрьская ночь.

Матрену окликнул вдруг с улицы мальчишеский голосок. Она пошла на зов — не Васютка ли? Он.

— Теть Матрена, вас там зовут. Сказали, чтоб позвал Матрену Савельевну.

Она поблагодарила Васютку и пошла туда, где ее ждали.

— Ой-й, Светлана! — узнав дочь и обрадовавшись, воскликнула Матрена. — Каким ветром? Ой, что же ты стоишь — иди в дом, во двор!

Светлана помедлила:


Рекомендуем почитать
Пути и перепутья

«Пути и перепутья» — дополненное и доработанное переиздание романа С. Гуськова «Рабочий городок». На примере жизни небольшого среднерусского городка автор показывает социалистическое переустройство бытия, прослеживает судьбы героев того молодого поколения, которое росло и крепло вместе со страной. Десятиклассниками, только что закончившими школу, встретили Олег Пролеткин, Василий Протасов и их товарищи начало Великой Отечественной войны. И вот позади годы тяжелых испытаний. Герои возвращаются в город своей юности, сталкиваются с рядом острых и сложных проблем.


Арденнские страсти

Роман «Арденнские страсти» посвящен событиям второй мировой войны – поражению немецко-фашистских войск в Арденнах в декабре 1944-го – январе 1945-го года.Юрий Домбровский в свое время писал об этом романе: "Наша последняя встреча со Львом Исаевичем – это "Арденнские страсти"... Нет, старый мастер не стал иным, его талант не потускнел. Это – жестокая, великолепная и грозная вещь. Это, как "По ком звонит колокол". Ее грозный набат сейчас звучит громче, чем когда-либо. О ней еще пока рано писать – она только что вышла, ее надо читать. Читайте, пожалуйста, и помните, в какое время и в каком году мы живем.


Женя Журавина

В повести Ефима Яковлевича Терешенкова рассказывается о молодой учительнице, о том, как в таежном приморском селе началась ее трудовая жизнь. Любовь к детям, доброе отношение к односельчанам, трудолюбие помогают Жене перенести все невзгоды.


Крепкая подпись

Рассказы Леонида Радищева (1904—1973) о В. И. Ленине вошли в советскую Лениниану, получили широкое читательское признание. В книгу вошли также рассказы писателя о людях революционной эпохи, о замечательных деятелях культуры и литературы (М. Горький, Л. Красин, А. Толстой, К. Чуковский и др.).


На далекой заставе

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Мой учитель

Автор публикуемых ниже воспоминаний в течение пяти лет (1924—1928) работал в детской колонии имени М. Горького в качестве помощника А. С. Макаренко — сначала по сельскому хозяйству, а затем по всей производственной части. Тесно был связан автор записок с А. С. Макаренко и в последующие годы. В «Педагогической поэме» Н. Э. Фере изображен под именем агронома Эдуарда Николаевича Шере. В своих воспоминаниях автор приводит подлинные фамилии колонистов и работников колонии имени М. Горького, указывая в скобках имена, под которыми они известны читателям «Педагогической поэмы».