В полдень, на Белых прудах - [162]
— А как, хорошо или плохо?
— Нормально, пап.
— Ну, что ж, так, пусть будет так, — не стал добиваться отец. — А у Кашириных давно, кстати, была?
— Да как сказать — давно, наверное. Но нынче собиралась. А может, завтра схожу. Не решила еще.
— Узнай, как там Афанасий Львович, хорошо? — попросил отец.
— А чего, у него неприятности какие-то, да, папа?
— Нет, — ушел от объяснения отец, — я просто. Он был у меня, говорил я с ним. Ну… В общем, узнай, хорошо?
— Хорошо, — согласилась Зинуля, — узнаю. — Но она все же что-то заподозрила — раньше ее отец о том не просил, а сейчас вот почему-то заинтересовался. Нет, тут что-то не того.
Когда Зинуля, переговорив с отцом по телефону, вернулась в комнату, Алевтина подступила к ней: небось, Коля звонил, как бы уточнила.
— Нет, — коротко бросила Зинуля, — отец.
— Ругал, что ли, что на выходные домой не поехала, да?
— Ругал.
— А меня никто не ругает, — подчеркнула Алевтина, и непонятно было, чего в ее словах больше: гордости или горечи. И все же, скорее горечи.
К Кашириным Зинуля решила пойти вечером, а не утром, вечером она и Афанасия Львовича застанет, а утром ищи ветра в поле, у того работа и работа, и вся почему-то горящая, срочная. А коль так, коль не застанет, то не узнает, как дела у него, у Афанасия Львовича, а заодно и не выполнит отцовского поручения.
К счастью, Каширины оказались дома. И снова Зинуле повезло — Надежда Ивановна пекла пирог с яблоками. Да она только в дом вошла, сразу почуяла что-то вкусное и сообразила — пирог с яблоками.
Афанасий Львович сидел с газетой у телевизора, он то глядел на экран, когда было что-то интересное, то — в газету. Увидев Зинулю, обрадовался.
— Молодец, — похвалил, — что приходишь. Говорила, говорила мне Надя — помогаешь ей.
Зинуля удивленно посмотрела на него:
— Когда я помогала?
Надежда слышала, о чем говорили муж и Зинуля, потому тотчас откликнулась из кухни:
— Было, было, Зина, такое, говорила ему. А стирать помогала, помнишь? — Она вдруг вышла оттуда — лицо жаром пышет, в руках нож и вилка. — Фу-у, — вздохнула, — как у доменной печи.
— А ты была около нее? — на всякий случай как бы уточнил Каширин.
— Нет. Но знаю, — и добавила: — Но лучше, наверное, у доменной печи, нежели дома на кухне. Вас бы, мужиков, на кухню, вы бы тогда сразу закудахтали!
Каширин усмехнулся:
— Кому что на роду написано — женщинам куховарить, а нам еду добывать, ну и прочее.
— Еду, еду… — Надежда, по-видимому, что-то хотела сказать, но вдруг о чем-то вспомнила, умчалась на кухню.
Зинуля присела.
По телевизору показывали художественный фильм о какой-то стройке. Управляющий трестом костный человек, одним словом, ретроград, а вот главный инженер из прогрессивных, он чего-то там добивается, но первый ему ставит палки в колеса, а главное, что сверху почему-то поддерживают именно его, управляющего, а не главного инженера. Странно, но факт. Зинуля уже насмотрелась таких фильмов, и они уже ее не интересовали. Лучше бы о любви больше показывали — и то польза.
— Дома как, была? — поинтересовался Каширин между делом.
— Нет.
— Отчего ж?
— Не вышло у меня — стирка, глажка, — на ходу придумала Зинуля.
— А-а, понятно, — Каширин косо посмотрел на экран — что-то там произошло, в фильме, и герои зашевелились, но взгляда долго не задержал на нем, опять уткнулся в газету.
Зинуля же решалась, заговаривать ли о том, о чем просил ее отец, или нет. Все-таки соблазнилась — а-а, будь что будет.
— Афанасий Львович, — обратилась она к Каширину, — у вас что, неприятности какие?
Тот поднял резко голову:
— С чего ты взяла?
— Ну… — Зинуля смутилась и уже объяснить не смогла.
Каширин заметил это и, надо отдать ему должное, воздержался от дальнейших вопросов на данную тему.
Но Зинуля вскоре пришла в себя и снова заговорила, однако это уже касалось другого — она передала Каширину привет от отца, сообщив перед тем, что он ей звонил нынче, и, разговаривая с ней, интересовался, как себя чувствует Афанасий Львович. Каширин, выслушав, поблагодарил за внимание к нему и в свою очередь заметил, что он, Каширин, с отцом Зинули не так давно виделся и был рад, что у того хорошее общее настроение, жизнерадостное — это главное. Так что пусть Зинуля при случае передаст также привет отцу от него лично. Зинуля кивнула: передаст, обязательно. И только после этого она перешла к разговору о Белых прудах. Каширин был несколько удивлен, услышав от нее о том, что Белым прудам грозит опасность. Кто ей о том сказал? И тут Зинуля уже смутилась во второй раз, однако она все же взяла себя в руки, и продолжила разговор. Правда, кто ей о том сказал, человека того она не назвала, объяснила, будто услышала от своих подруг по общежитию. Это ее девчата уже какой вечер кряду говорят о Белых прудах, о том, что их нужно срочно спасать.
Каширин призадумался. Верно, согласился он, опасность такая действительно есть — Белые пруды засорены, и всерьез, к тому же по этому поводу к нему уже обращались. Но, признаться, он и сам знает обстановку и тоже тревожится за Белые пруды, только вопрос этот непростой, прежде чем его решить, необходимо многое переменить, словом, здесь с кондачка подходить никак нельзя, сначала все обмозговать следует. Непросто еще и потому, что рядом с Белыми прудами кирпичный завод и консервный цех, причем огромнейший для разбавинских масштабов.
Рассказы Леонида Радищева (1904—1973) о В. И. Ленине вошли в советскую Лениниану, получили широкое читательское признание. В книгу вошли также рассказы писателя о людях революционной эпохи, о замечательных деятелях культуры и литературы (М. Горький, Л. Красин, А. Толстой, К. Чуковский и др.).
В романе «Белая птица» автор обращается ко времени первых предвоенных пятилеток. Именно тогда, в тридцатые годы, складывался и закалялся характер советского человека, рожденного новым общественным строем, создавались нормы новой, социалистической морали. В центре романа две семьи, связанные немирной дружбой, — инженера авиации Георгия Карачаева и рабочего Федора Шумакова, драматическая любовь Георгия и его жены Анны, возмужание детей — Сережи Карачаева и Маши Шумаковой. Исследуя характеры своих героев, автор воссоздает обстановку тех незабываемых лет, борьбу за новое поколение тружеников и солдат, которые не отделяли своих судеб от судеб человечества, судьбы революции.
Роман Владимира Комиссарова «Старые долги» — своеобразное явление нашей прозы. Серьезные морально-этические проблемы — столкновение людей творческих, настоящих ученых, с обывателями от науки — рассматриваются в нем в юмористическом духе. Это веселая книга, но в то же время и серьезная, ибо в юмористической манере писатель ведет разговор на самые различные темы, связанные с нравственными принципами нашего общества. Действие романа происходит не только в среде ученых. Писатель — все в том же юмористическом тоне — показывает жизнь маленького городка, на окраине которого вырос современный научный центр.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Автор публикуемых ниже воспоминаний в течение пяти лет (1924—1928) работал в детской колонии имени М. Горького в качестве помощника А. С. Макаренко — сначала по сельскому хозяйству, а затем по всей производственной части. Тесно был связан автор записок с А. С. Макаренко и в последующие годы. В «Педагогической поэме» Н. Э. Фере изображен под именем агронома Эдуарда Николаевича Шере. В своих воспоминаниях автор приводит подлинные фамилии колонистов и работников колонии имени М. Горького, указывая в скобках имена, под которыми они известны читателям «Педагогической поэмы».
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...