В полдень, на Белых прудах - [136]

Матрену вдруг заело:

— А вот не выйдет она туда, Иван Алексеевич! Работала девчонка на птичнике и будет работать, как миленькая, это я тебе говорю!

— Чего-о?

— А что слышишь, Иван Алексеевич!

Главный зоотехник опять заерзал на стуле:

— А ты, Матрена Савельевна, кто такая, что приказы начальства отменять будешь?

— Я рядовая колхозница, мне терять нечего. Я воевать стану. До тех пор шуметь буду, пока своего не добьюсь, я такая, Иван Алексеевич!

— Давай воюй, воюй, — самодовольно усмехнулся главный зоотехник, — поглядим, что выйдет из того. — И вдруг посерьезнел лицом, как бы о чем-то догадываясь: — Ты что же, к Матекину собираешься Идти?

— И к Матекину пойду! — не задумываясь, выпалила Матрена.

Главный зоотехник, похоже, не на шутку испугался:

— Но ведь ты… Я же по-свойски тебе сказал, а ты поклялась, ну так или нет? — Глаза у него печально закатились: — Он ведь меня… Матрена Савельевна, дорогая, не делай этого, прошу тебя!

— Э-эх! — Матрена посмотрела осуждающе на главного зоотехника и вышла из его кабинета: это же тряпка, а не мужик, раз у Митяя, у черта этого лысого в «шестерках» ходит, раз боится его!

В приемной председателя она снова просидела долго, но дождалась-таки, когда Матекин ее принял.

В кабинете Митяй сидел не один, с ним был какой-то еще человек в темно-синем костюме и при шляпе, по годам молодой, по всей видимости кто-то из среднего районного начальства, приехавший по неотложным делам. «Не он ли и есть тот самый почетный гость?» — подумала как бы между делом Матрена.

Митяй был тоже в новом костюме, в белой тисненой рубашке и при галстуке — таким Матрена его редко видела, в последний раз, если не изменяет ей память, он одевался так, когда на отчетно-выборном колхозном собрании его избирали председателем: чуть тронутые загаром щеки Митяя заметно покраснели. «Небось, посидел уже с гостем?» — мелькнуло у Матрены.

— Ну что, нажаловалась Каширину? — Усмехнувшись, Митяй переглянулся с молодым человеком в шляпе: — Вот люди пошли, чуть что, так сразу в райком, райисполком, а коль там ничего не выходит, не выгорает, тогда прямиком в обком партии. И жалуются, и жалуются…

— Точно, Дмитрий Иванович, — весело поддакнул молодой человек в шляпе, — иногда до ЦК доходят! Работать не хотят, вот и… — он осекся, встретившись вдруг взглядом с Матреной.

Матрена молча потопталась на месте — вот, вот каков он, черт лысый, даже сесть не предложил, а еще мужчина называется, кроме того, председатель колхоза!

— Я вижу, пришла не вовремя к тебе, Дмитрий Иванович!

— Почему же, — ответил тот, снова чему-то про себя усмехаясь, — в самый раз, Булавина, в самый раз. Я хотел сказать, что в эти выходные, какие надвигаются, дело у тебя, возможно, и выгорит — я людей выделю на мазку. Ты, Булавина, только сговорись с ними, чтоб они пришли к тебе, а то освобожу их, а они… сама понимаешь, могут хвост показать. Люди, знаешь, всегда отдохнуть хотят. Но учти, Булавина, не воспользуешься случаем, пеняй на себя. Работы у нас в колхозе еще непочатый край, так что нескоро, скажу тебе, окно для выходных появится.

«Ишь, ишь, как заговорил! А сказывал, будто ничего не боится. Боится, еще как! — подумала Матрена. — Ничего, это ему цветочки, а ягодки впереди!»

— Я к тебе не за тем пришла, Дмитрий Иванович.

— А за чем же? — Митяй сделал вид, будто не догадывался.

— Я об Анюте. Зачем ты, Дмитрий Иванович, ее решил в полевую бригаду перевести? Девчонка старается, она птичница прирожденная, — пошла в наступление Матрена, — таких поискать да поискать.

Митяй, по-видимому, продолжал разыгрывать комедию:

— Я решил? Булавина, да что ты мелешь?! — Он вдруг нахмурил желтые косматые брови и тут же, нажав прежде на кнопку такого же переговорного устройства, как в кабинете Каширина, прорычал в микрофон: — Иван Алексеевич, это ты мне Булавину подослал?

— Что вы, что вы, Дмитрий Иванович, не было такого!

— Хорошо. Еще вопрос: ты мне давеча про Анюту Соломенцеву говорил, предлагал перевести в полевую бригаду, а на ее место женщину постарше, было дело?

Главный зоотехник выдержал паузу:

— Ну было, Дмитрий Иванович, а что?

— Ничего. Все, — и Митяй отпустил кнопку. — Вишь, как дело обстояло, — он укоризненно посмотрел на Матрену, потом переглянулся с молодым человеком в шляпе. — А ты чего, Булавина, за Анюту Соломенцеву горой? — похоже, с подковыркой поинтересовался Митяй. — Она что, за тебя работу выполняет?

Матрена встрепенулась — она всего ожидала от Митяя, но тако-ого…

— Как у тебя, — Матрена хотела сказать: черт лысый, но удержалась, — Дмитрий Иванович, язык повернулся, а? Кто надул тебе в уши, что Анюта за меня работает? Она же девчонка еще, ничего, можно сказать, не умеет.

— Вот, а ты за нее горой, — ухватился Митяй за последние ее слова. — Может, мы все-таки послушаем Ивана Алексеевича и переведем Анюту Соломенцеву в полевую бригаду, а взамен более опытную женщину, — не очень настойчиво предложил он, — как смотришь, Булавина?

Матрена вытерла выступившие вдруг слезы:

— И кем же ты ее заменишь? Не Кравцовой ли?

Митяй был женат на кирпилинской вдове Насте Бугровой. Брат Насти, Николай, жил с Кравцовой, дородной и толстоногой женщиной. Матрена давно знала, что Митяй метит ее на птичник, но не подозревала, что ею хочет подменить Анюту.