В полдень, на Белых прудах - [131]

Светлана печально усмехнулась:

— Тебе ли, мать, объяснять, что требуется делать женщине в моем положении. — И с уверенностью: — Надо немедленно в больницу и записываться на очередь!

— Ты с ума сошла, дочь! — испуганно вскрикнула Матрена. — И не вздумай, я не позволю тебе этого!

— Мать, не лезь не в свои сани!

— Стоп! Стоп! — Дверь комнаты неожиданно отворилась, и в ее проеме нарисовался Геннадий Петрович. — Я все слышал, Светочка. Ты, конечно, меня извини, но… Ты спешишь, Светочка! Я тебе так и заявляю: ты спешишь! Матрена Савельевна, объясните вы ей, пожалуйста, что она, Светочка, неразумно поступает. Я сказал ей: моя бывшая жена на меня не имеет никакого влияния, потому что она мне не жена. Официально пока да, но… Жена ушла от меня, и с той поры я ее не знаю и знать не хочу.

— Но она же ходит сюда! — незамедлительно подчеркнула Светлана.

— Да… — Геннадий Петрович замешкался: — Видите ли, у Елизаветы не совсем еще исчезло чувство, какое она ко мне питала…

— Вот! Вот! — мстительно подытожила Светлана.

Матрена ничего не понимала: что за чепуха такая, о каком чувстве идет речь, если человек тот ушел от тебя к другому, то есть изменил?

— Но ты же, Светочка, мне не даешь сказать ничего. — Геннадий Петрович немного укоряюще, и вместе с тем уважительно, посмотрел на Светлану. — Да-да, — продолжил он. — Елизавета бывает здесь, но это не дает никакого повода, Светочка, тебе волноваться, потому что с некоторых пор я люблю тебя и только тебя! Кроме тебя для меня сейчас дороже нет никого на свете; есть ты и еще… то маленькое-маленькое существо, которое зародилось у тебя под сердцем! Я прошу, Светочка, умоляю, не иди в больницу и не делай глупостей, это очень важно! — Геннадий Петрович произнес последние слова и вдруг упал на колени: — Светочка, милая, хорошая, прошу, умоляю!

И тут Матрена будто отрезвела.

— Вы что здесь устраиваете? — повысила она резко голос — Балаган? Постыдитесь! Вы взрослые люди! — Матрена что-то еще выкрикнула, но это уже на ходу. Хлопнув с силой дверью, она выскочила во двор, затем на улицу и пошла-побежала подальше от этого дома: пусть сами разбираются, решают, как им быть, не ясельные уже.

Какое-то время Матрена ходила по районному центру Разбавино и не соображала, куда и зачем идет, и только дойдя до строящегося универмага, вспомнила: ей надо решать еще один вопрос — встречаться с Кашириным.

Райисполком от будущего торгового центра располагался неподалеку, потому Матрена прибежала туда вскоре, вошла в приемную и прямиком к Каширину.

— Вы куда, женщина? — всполошилась белокурая секретарша. — Простите, вас кто вызывал?.

— Никто, — ответила просто Матрена. — Я сама приехала из Кирпилей. Мне с председателем райисполкома надо переговорить, кровь из носу, понимаете? — И уже дернула за ручку двери каширинского кабинета.

— Нельзя туда! — Белокурая секретарша протиснулась между Матреной и дверью: — Без вызова туда входить не положено, можете это понять или нет?

Матрена было опешила; вот так на, она приехала сюда черт знает откуда, чтоб встретиться с нужным ей человеком, а эта белоручка ей перекрыла дорогу, белоручке этой, видите ли, какой-то фиговый вызов нужен, без него она впустить в кабинет председателя райисполкома не может — ну дожились, так дожились!

В тот момент, когда Матрена раздумывала, как ей действовать дальше, половинка двери председательского кабинета вдруг распахнулась:

— Что за шум, а драки нет? — Это его был голос, Афанасия Львовича Каширина, Матрена его сразу признала. — О! — радостно воскликнул Каширин. — Кто пришел к нам. Булавина! Ай как давно мы не виделись! Ты ко мне? Заходи, заходи, уважаемая Матрена Савельевна, милости прошу к нашему шалашу. — Он отстранился, пропуская вперед бывшую односельчанку.

Матрена поблагодарила за приглашение, потом не выдержала, покосилась на белокурую секретаршу и пошла важно, мол, вот тебе, знай наших, кирпилинских, — ну впрямь девчонка, которой так и хочется на дерзость ответить дерзостью.

Кабинет у Каширина был светлый, просторный, не то что правление колхоза в Кирпилях, и весь заставлен шкафами с книгами, стульями, даже кресла имелись для гостей. В одно из этих кресел Матрена и села.

— Ну, рассказывай, что в Кирпилях? — Каширин был весь во внимании. Матрена сразу, как только увидела его, определила: он ни чуточки не изменился, может, внешностью лишь маленечко: похудел, осунулся; похоже, допекают человека бесконечные хлопоты. Еще бы! Кого не допекают они! Может, ее, Матрену?

— А чего рассказывать-то? Все по-старому, кажись. — Матрена силилась вспомнить чего-нибудь и не могла, выбила ее из колеи эта встреча со Светланой и Геннадием Петровичем. — А-а, да, — спохватилась она. — Вы птичник-то наш видели? Обновили его, подремонтировали, слава богу. Теперь в нем зимовать можно. Что еще? А в клубе кирпилинском были?

Каширин дружелюбно улыбнулся:

— Как же, как же! Я ленточку даже разрезал, когда его открывали. Прекрасный теперь в Кирпилях клуб, чудный!

— Это вам, Афанасий Львович, надо сказать спасибо, — заметила льстиво Матрена. — Если бы не вы…

— Ну что ты, Матрена Савельевна, я тут вовсе ни при чем.