В полдень, на Белых прудах - [125]

Водитель молчал. И Каширин был рад тому, что тот не донимал его вопросами, что да как.

Как же ему быть теперь, продолжал размышлять он, что делать? Одно известно: анонимное письмо писала Маланьева Фекла, старуха, вернее, ее внучка Марта, и это немаловажно. Ну, а дальше? Ну, допустим, вранье, что говорит Маланьева, оговаривает она его намеренно, хотя так оно и есть — вранье, вранье все это! Но все это ему опровергнуть надо, убедить и Сомова, и Зуйкова, и остальных, кто посвящен в его дело. А сделать, по-видимому, это непросто. Взять вчерашний хотя бы день: как они на него, на Каширина, а?! Э-э, непросто, непросто! Да что за время сейчас такое, что трудно даже в каком то пустяке разобраться. Ведь как дважды два — четыре: анонимка, выдумали, наговорили на человека. Но нет же, докажи. Докажи, что ты не верблюд. Фу-у, ерунда какая-то! Каширину не хотелось об этом думать, однако получалось все это у него произвольно, само собой как бы.

И вдруг перед ним предстала картина, как вскоре после войны в их селе арестовывали человека. И за что — за полтора килограмма колосков! У человека того была преогромная семья, детишек одних — семеро по лавкам, да мать с отцом, да живы еще дед и баба. А есть нечего. Как в таком случае быть? И пошел собирать колоски. И дособирался — восемь лет получил. А справедливо было? Каширин и по сей день вспоминает это с ужасом. Однако никто не помог ему, человеку тому, и понять его никто не понял.

Неуж опять вернулись те времена, промелькнуло неожиданно у Каширина, и он ни за что ни про что отвечать будет? Нет, допускать такого нельзя, надо что-то предпринимать. Каширин задумался над тем, как ему лучше выйти из создавшегося положения. Но чего-то конкретного не приходило. Раньше, к примеру, он мог бы положиться на Сомова, уверенного в себе, цепкого и напористого, однако сегодня ситуация резко изменилась, Сомов почему-то уже не тот Сомов, будто его подменили. А больше у него, Каширина, таких людей вроде бы и не было — все ему некогда, как говорится, не до связей. А они, оказывается, в этой жизни роль играют большую, он теперь убедился, судя хоть по тем же Зуйкову и Шибзикову. Подобные им на самом деле гуртом могут и батька убить, с них спрос малый.

Машина остановилась вдруг.

— Что случилось?

— Вода закипела почему-то.

— Вода? — Каширин как бы ничего не понимал.

— Вода, вода, Афанасий Львович, — утвердительно покивал Гриша.

Водитель вылез из машины, открыл капот и принялся что-то там делать. Каширин слышал, как тот ворчал, выражая таким образом недовольство.

Вскоре они тронулись.

— Нашел причину?

— Нашел. Ремень ослаб, — объяснил тут же Гриша.

— Бывает, — спокойно кивнул Каширин. — Машина, что поделаешь.

Гриша не ответил, будто чувствовал: у хозяина на душе какой-то груз — ему непросто, и Каширин остался доволен.

Солнце уже поднялось и начало греть.

День намечался хороший. Но будет ли он таким для Каширина — как сказать.

Когда он вошел в свою приемную, секретарша приподнялась со стула:

— Вас зачем-то спрашивал Сомов.

— Давно?

— Минут двадцать назад.

Каширин пораздумывал: идти ли ему сразу к первому или же побыть в своем кабинете и выдержать время — он все еще как бы находился в какой-то растерянности после встречи со старухой и девочкой. И все же он выбрал последний вариант. Поблагодарив секретаршу, Каширин вошел в свой кабинет.

В чем его могут обвинить, подумал он, садясь в кресло? Ну, конечно же, в том, что утаил факт биографии. Вот тот главный козырь, на который рассчитывает и Фекла Маланьева, эта ненормальная старуха со своей внучкой. Но это же не так, ничего этого и близко нет и не было! Не было! — мысленно подчеркнул еще раз Каширин.

Вот повезло ему на эту Маланьеву. И где она только выискалась такая! Будто момента поджидала: только он, как надо, развернется в своем деле — она тут как тут.

Не-ет, он все равно докажет, что это наговор, что он никакой не кулацкий сын. Ишь, документы у нее… Да ерунда все это на постном масле, придумка лешего!

Каширин встряхнул себя.

Какая теперь работа, подумал он снова. Черт знает что!

Из раздумий его вывел телефонный звонок. По аппарату он сразу сообразил — звонил первый.

— Слушаю, Олег Сидорович.

— Как дела?

— Так себе.

— Ну-ну, не кисни, — как бы успокоил Каширина Сомов. — Мы еще за тебя повоюем.

— Что значит — «повоюем»?

Трубка помолчала.

— Не придирайся к словам, Афанасий Львович. Я понимаю, тебе сейчас несладко, однако… — Сомов не договорил. — В общем, слушай меня внимательно, — продолжил он уже о другом, — позвонили из области: к нам едет в район комиссия, надо к этому быть готовыми.

Каширин не сразу уловил суть дела, переспросил, о какой комиссии речь.

Сомов терпеливо еще раз объяснил.

— Так ведь у нас запарка сейчас, — возмутился Каширин, — какая проверка может быть, им что, делать там нечего, да?

— Ладно, ладно, не кипятись, — урезонил того Сомов. — Бог велит — мы исполняем, такова его воля.

Каширину не понравилась последняя фраза первого, однако что-то сказать в ответ на нее он не успел — в трубке уже послышались короткие гудки.

Черт знает что, выругался про себя Каширин, что хотят в центре, то и делают — хозяева положения!