В полдень, на Белых прудах - [118]
— У меня? — Зинуля чему-то про себя усмехнулась: — Вот у певицы да, у нее на самом деле красивое.
— Не-а, — не согласился с ней парень. — У вас все равно лучше.
— Ну хорошо, — не стала больше спорить Зинуля, — лучше так лучше. — И добавила: — Пригласите кого-нибудь еще — вам не откажут.
Зинуля потом замечала, как этот высокий светловолосый парень косился на нее, и думала: вот, скажет теперь, — бука какая-то, не потанцевать, не поговорить с ней. Ну и пусть, у нее есть Ванечка, а с Ванечкой она общий язык всегда найдет.
Вскоре к столу вернулись танцующие.
— Ты чего отказала парню? — тут как тут вступила в разговор с Зинулей Катенька. — Он что, не понравился тебе?
— Я танцевать не умею, — не стала юлить Зинуля.
— Серьезно? Научим.
— Научим! — поддакнула Алевтина.
— И не только танцевать, да? — Молодой человек самодовольно хохотнул — удачно ввернул, в самый раз! Валентина Григорьевна тут же на него шикнула:
— Тиш-ша, парень! — и пригрозила пальцем: — Зинулю нашу не трогай, глаза за нее выцарапаем!
— Ага, выцарапаем! — готовно подтвердила Алевтина. Но тотчас же придвинулась к молодому человеку и стала гладить его, точно мурку свою: — Он у нас хороший, он ласковый, правда? Ну скажи: правда?
Тот в ответ промычал что-то непонятное.
Он в этот вечер пытался еще и еще шутить, однако всякий раз его одергивала Валентина Григорьевна. Выходило, она была хозяйкой стола, хозяйкой компании.
И все же без неприятности не обошлось.
Слава богу, думала Зинуля, что произошло все это не из-за нее, а то бы она переживала потом, себе места бы не находила.
А случилось вот что. Все тот же молодой человек начал приставать к певице. Музыканты сначала его уговаривали, просили оставить девушку в покое — занимайся, мол, своим делом, а другим не мешай, пожалуйста, они работают. Но тот оказался настойчивым. Ну и допрыгался, пока не схлопотал. Хорошо еще, обошлось без милиции, а ведь могло быть и хуже.
Из ресторана их компания уже вышла с испорченным настроением. Больше всех, конечно, бесилась Валентина Григорьевна. Пришли как люди, выговаривала она, а уходим как последние негодяи.
— Брось ты его, — тыкала Валентина Григорьевна в молодого человека пальцем, обращаясь к Алевтине, — оставь. Не нужен тебе такой.
— Не-ет, — возражая, тянула подруга по комнате, — ну-ужен! — Она была больше пьяна, нежели Валентина Григорьевна. — Н-нужен! — кивала. — Он теперь мой, я его никому не отдам!
Катенька, слушая все это, смеялась, по-видимому, она впервые видела Алевтину в таком состоянии.
— Н-нужен-н!..
— Оставь ее в покое, — попросил Валентину Григорьевну Котя. — У нас свои дела, у нее свои. Пошли.
Молодой человек был Котин товарищ, они вместе работали. И Котя не хотел, чтобы тот подумал о нем плохо.
Но Алевтину с молодым человеком все же не оставили, Катенька и Зинуля силой привели ее в общежитие. Она, конечно, отбрыкивалась, не шла, и потому девчата понервничали, пока добились своего. Алевтина и в общежитии потом долго не успокаивалась, шебаршилась, иногда, забываясь как бы, нервно выкрикивала:
На более Алевтины не хватало, точно она не знала дальше слов.
Зато утром повела себя неузнаваемо — тише воды ниже травы. Лишь постанывала тонюсенько: ой-й, голова трещит!
— Пить меньше надо было, — дразнила Алевтину Катенька, посмеиваясь. У нее самой самочувствие не ахти, будто в каком-то вакууме. И тут же восклицала: — Ну и погуляли вчера, девочки! Никогда так не резвилась — не доводилось.
— Мне тоже. — Алевтина махнула рукой и вдруг приподнялась: — Я плохого ничего не сделала? Не хамила?
— Нет, нет, — успокоила подругу по комнате Зинуля.
Но Катенька возразила:
— Эге, еще как кренделя выбрасывала!
— Неужели?
— К молодому человеку приставала, замуж за него просилась.
— Я? — Алевтина приподнялась еще больше: — Да не может такого быть!
Зинуля прыснула.
— И женила бы, да мы помешали вовремя. Увели тебя. — Катенька тоже развеселилась.
Однако Алевтине было сейчас не до шуток — она все всерьез воспринимала.
— Вот дура, вот дура. Совсем очумела — наравне с мужиками водку лакала.
— Эт точно, — подтвердила Катенька. — Тебе надо с Зинули пример брать — она совсем не пила. Да и мне, — призналась она откровенно, — тоже на Зинулю надо равняться.
— А мне? — подала голос Валентина Григорьевна, потягиваясь сладко в постели. Она пришла под утро и потому просыпалась трудно.
— О тебе, — Катенька усмехнулась, — о тебе, между прочим, и куры не балакают. Ты у нас вообще выделяешься.
— Это в каком же смысле?
Катенька подумала:
— В прямом и переносном.
Странно, но Валентина Григорьевна это пропустила мимо ушей.
— Настоящая женщина и должна выделяться, в этом ее прелесть.
— Ой-й! — застонала вдруг Алевтина. — Мне плохо! Плохо мне!
— Тазик ей принесите! Тазик! — нашлась Валентина Григорьевна. — Пусть облегчит себя.
Зинуля тотчас принесла тазик. Однако Алевтина, увидев его, решительно отвернулась:
— Не надо! Не буду я!
— Ну и дура, — ругнулась после этого Валентина Григорьевна. — Сказываю: легче было бы. Испытано лично.
На занятия в этот день Алевтина, конечно, не пошла, осталась в общежитии.
По дороге, когда шли, Зинуля сообщила Валентине Григорьевне, что вечером вчера к ней приходил какой-то парень, спрашивал ее.
Выразительность образов, сочный, щедрый юмор — отличают роман о нефтяниках «Твердая порода». Автор знакомит читателя с многонациональной бригадой буровиков. У каждого свой характер, у каждого своя жизнь, но судьба у всех общая — рабочая. Татары и русские, украинцы и армяне, казахи все вместе они и составляют ту «твердую породу», из которой создается рабочий коллектив.
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».