В поисках советского золота - [18]

Русские, и рабочие, и управляющие-коммунисты, имели преувеличенное представление о том, что может американская техника; отказавшись от религии в любой форме, они поставили механизмы на место прежних богов. И им не приходило в голову, что с машинами надо правильно обращаться, чтобы они работали; оборудование на нашем руднике, да и других, слишком быстро приходило в негодность; так обстоят дела до сих пор, поскольку советские рабочие еще не освоились с обслуживанием техники.

Тем не менее, так или иначе нам удалось запустить Кочкарское золотодобывающее предприятие, вместе с новой американской обогатительной фабрикой. Она была самой прогрессивной в этой отрасли промышленности, и через наши руки проходили тысячи студентов, учились, как должен работать механизированный рудник.

Как только они получали первоначальные понятия, их отправляли на место работы и включали в дело.

Я достаточно навидался советской промышленности, чтобы представлять себе, насколько сильно она зависит от руководителя, куда больше, чем в Соединенных Штатах. Серебровский побывал везде, и везде оставил свой след; его считали суровым, но справедливым диктатором и неукоснительно подчинялись его приказам. Серебровский действовал на других русских частично благодаря своей громадной энергии — это качество реже встречается в России, чем у нас в стране; она казалась неистощимой. Золотодобыча стойко возрастала, и за счет жильных рудников, и россыпных месторождений, везде осваивались новые методы и оборудование, настолько быстро, что едва успевали получать оборудование из-за границы и поверхностно обучать людей на нем работать.

Когда Кочкарский рудник и обогатительная фабрика пришли в стабильное состояние, так что их можно было оставлять другим управляющим на достаточно долгое время, меня стали постоянно посылать на другие рудники, осматривать новые или реконструированные предприятия и предлагать программы развития. Мои знания в русском языке дошли до того, что я мог вести обычный разговор без переводчика, что мне сильно помогало. Думаю, в значительной мере мне удалось добиться чего-то в России именно благодаря знанию языка.

Первое поручение за пределами Кочкаря я получил уже в конце 1928 года, а в 1929 году инспекционные поездки участились. За тот период я посетил не только все золотые рудники Южного Урала, но путешествовал и в Башкирию.

Также я начал выезжать в Казахстан, где впоследствии происходило основное развитие, не только добычи золота, но и других полезных ископаемых, главным образом угля, железа, свинца, цинка и меди. Любому горному инженеру было бы интересно взглянуть на месторождения в Казахстане, практически неизвестные в то время за пределами России, и удостовериться, насколько важными могут оказаться некоторые из них.

До зимы 1929 года события развивались не хуже ожидаемого, не только в золотодобывающей промышленности, но и в других отраслях, насколько мне известно. Коммунисты начали ускорять индустриализацию, и в воздухе носились слухи о планах, еще более грандиозных, чем уже заявленные. Мне казалось, даже и тогда, что планы выходят за пределы практически выполнимого, с учетом того, насколько мало было квалифицированных рабочих, инженеров и управляющих. Мне было больно видеть столько лишних трат кругом; руду в отходах, непроизводительное использование техники, перевод человеческой энергии. Но я и представить не мог, что это будет капля в море по сравнению с тем, что ждет впереди.

В начале зимы 1929 года я решил съездить в Штаты, устроить дочерей в школу. Работал я на износ, мне требовался отдых. Серебровский согласился меня отпустить и предложил, когда буду в Штатах, подыскать десяток первоклассных горных инженеров нам на помощь. Он намекнул, что золотодобывающая промышленность получила хороший толчок, и будет развиваться теми же темпами или даже еще быстрее. Я понял, что американские инженеры потребуются для медных, свинцовых, цинковых и железных месторождений, в области, где три-четыре инженера из Америки уже работали с зимы 1927 года.

То было начало великого американского десанта, который за два года разросся в колонию горных инженеров численностью 175 человек, пока политика не переменилась, и наша численность стала постепенно уменьшаться, до лета 1937 года, когда закончилась моя русская эпопея, и я оказался не только первым из нашей группы, но и последним.

Когда я отъезжал в отпуск из России зимой 1929 года, тот процесс, что можно назвать второй коммунистической революцией, еще не начался по-настоящему. Жизнь в Кочкаре была все такой же, как и после нашего прибытия в мае 1928 года. Пожалуй, ритм жизни ускорился, но и только. Крестьяне все еще ездили на рынок в своих примитивных телегах, груженных овощами и сушеными фруктами, яйцами и птицей, творогом и другими продуктами, которые продавались по весьма разумным ценам. Кочевники все еще скитались по степи или устраивались на зиму в своих саманных поселениях. Они все еще владели громадными стадами верблюдов, молочных кобылиц и овец.

В Кочкаре процесс «ликвидации» так называемых «нэпманов», или мелких индивидуальных предпринимателей и розничных торговцев, начался, но был далек от завершения; впрочем, он продвинулся достаточно, чтобы повлиять на семейные запасы одежды и товаров. В 1928 году мы не испытывали почти никаких трудностей, желая найти, что нам нужно, хотя качество большинства товаров представлялось нам скверным. Но уже в 1929 году в магазинах возникла нехватка некоторых товаров; самые успешные частники вошли в конфликт с коммунистическими властями и исчезли. Их магазины перешли к так называемым кооперативам, которые в значительной степени испортили дело.