В поисках любви - [15]

Мерлинфорд приютился в долине, обращенной на юго-запад, посреди фруктовых садов и обласканных временем фермерских усадеб. Он представлял собою виллу, построенную примерно в те же годы, что и Алконли, но совершенно иным архитектором и с совершенно иным назначеньем. Это был дом для жилья — не для того, чтобы выскакивать из него день-деньской и разить врагов и зверей. Дом, подходящий для холостяка или семейной пары с одним или двумя, не больше, красивыми, одаренными, хрупкими детьми. Потолки с росписью Ангелики Кауфман[26], лестница работы Чиппендейла, мебель, созданная Хепплуайтом и Шератоном[27]; в холле — два полотна Ватто; ни шанцевого инструмента в поле зрения, ни чучела звериной головы.

Лорд Мерлин неустанно пополнял это собрание красот. Он был страстный коллекционер — не только Мерлинфорд, но и дома, принадлежавшие ему в Лондоне и Риме, были битком набиты сокровищами. Мало того, в городишке Мерлинфорд не погнушался открыть филиал своей лавки знаменитый антиквар с Джеймс-стрит, в надежде заманивать сюда раритетами лорда Мерлина во время его утренних прогулок, а вскоре его примеру последовал и ювелир с Бонд-стрит. Лорд Мерлин любил драгоценности; две его черные гончие щеголяли в бриллиантовых ожерельях, предназначенных для шеек большей белизны, но едва ли более стройных и изящных. То был пример соседских завидок изрядной протяженности во времени; по единодушному мнению местного дворянства, он вводил этим честных мерлинфордских обывателей в соблазн. Но год сменялся годом, а бриллианты, к вящей соседской зависти, по-прежнему благополучно сверкали на шеях, поросших черной шерстью.

Пристрастия его далеко не ограничивались антиквариатом; сам художник и музыкант, он неизменно покровительствовал молодым талантам. Стены Мерлинфорда постоянно оглашались современной музыкой, в саду он выстроил небольшой, но превосходный театр, куда ошеломленных соседей изредка приглашали подивиться на такие чудеса, как пьесы Кокто, опера «Махагонни»[28] или последние выкрутасы парижских дадаистов[29]. Поскольку лорд Мерлин славился как любитель розыгрышей, порой было трудно различить, где кончается розыгрыш и начинается событие культурной жизни. По-моему, ему и самому это не всегда удавалось.

На бугорке поблизости мраморную беседку венчал золоченый ангел, который ежевечерне трубил в трубу, оповещая о времени, когда был рожден на свет лорд Мерлин (и служа в грядущие годы напоминанием, что включать вечерние новости Би-би-си в 9.20 уже поздно — нет чтоб родиться чуть пораньше, горько сетовали в округе). Днем беседка переливалась блеском полудрагоценных камней, по вечерам на нее был направлен мощный луч голубого света.

Такой человек обречен был стать легендой для неискушенных котсуолдских помещиков, среди которых он жил. Однако, хоть не могли они относиться с одобрением к образу жизни, исключающему умерщвление, — но отнюдь, заметим, не поедание — лакомой дичи, хотя и озадачивали их невыразимо и эстетические затеи и вызывающие (зависть!) причуды, тем не менее они бесспорно воспринимали его как своего. Исстари семьи их знали его семью, его отец был чрезвычайно популярен как хозяин гончих[30] и сам он был не выскочка, не нувориш — просто беззлобная шутка над тем, что составляет в Англии норму сельской жизни. И, между прочим, пресловутую беседку — строение, по общему признанью, выдающегося безобразия — помянул добрым словом, как хороший ориентир на местности, не один заблудший по дороге домой с охоты.

Разногласия у тети Сейди с дядей Мэтью возникли не по поводу того, приглашать лорда Мерлина на бал или нет (такой вопрос вообще не стоял, поскольку приглашались автоматически все соседи), а приглашать ли его вместе с теми, кто сейчас гостит у него в доме. Тетя Сейди считала — приглашать. Менее светскую женщину, чем она со времени замужества, невозможно было себе представить, но она все-таки успела повидать свет за время своего девичества и знала, что гости лорда Мерлина, буде он согласится привести их с собой, станут неоценимым украшением празднества. Знала также, что, помимо всего прочего, преобладающей чертой ее бала будет всеобщая и беспросветная невзрачность и ощутила неизъяснимую тягу увидеть вновь молодых женщин с хорошей прической, лондонским цветом лица и в парижских туалетах. На что дядя Мэтью говорил:

— Пригласишь этого невежу Мерлина со сворой друзей, тут тебе и эстеты набегут, прости Господи, и умники из Оксфорда, — с него еще станется, чего доброго, и иностранцев притащить. У него, говорят, французики гащивали и даже макаронники. Я не потерплю итальяшек в своем доме.

Кончилось, впрочем, по обыкновению, тем, что тетя Сейди настояла на своем и села писать: «Дорогой лорд Мерлин! Мы Устраиваем в честь Луизы небольшой танцевальный вечер…» — и так далее, а дядя Мэтью, исчерпав все свои доводы, мрачно удалился ставить «Тору».

Лорд Мерлин принял приглашение, написав, что приведет с собой компанию из двенадцати человек, имена которых сообщит тете Сейди дополнительно. Вполне корректное, совершенно нормальное поведение. Тетя Сейди была приятно удивлена, когда, вскрыв конверт, не обнаружила в нем заводного устройства, которое выпрыгивает наружу, попадая тебе, в виде милой шутки, прямо в глаз. На почтовой бумаге, правда, красовалось изображение его дома, но это она скрыла от дяди Мэтью. Который такие вещи презирал.