В поисках Лин. История о войне и о семье, утраченной и обретенной - [10]

Хозяин одного дома, у ворот которого она остановилась, сказал Хетти:

– Если Господь пожелал, чтобы этих детей забрали, значит, так угодно Господу.

Девушка пристально посмотрела ему в глаза:

– А если ваша ферма сгорит дотла сегодня ночью, значит, это тоже угодно Господу.

Дома у нее в комнате в книжном шкафу хранился том в кожаном переплете. На обложке значилось: «Джон Голсуорси. Собрание рассказов», но внутри была спрятана картотека с именами и адресами ста семидесяти одного еврейского ребенка, спасенного Хетти.

В это же время в Лимбурге, на юге страны, другой фермер распахнул двери своего дома для детей, нуждавшихся в убежище, – первой была трехлетняя девочка, которую оставили у него под дверью. Оглядываясь в прошлое, можно понять, что этому фермеру, Хармену Бокме, нелегко было держаться на плаву. Он и без того каждое утро доил коров и посменно работал в местной шахте, чтобы свести концы с концами. В фермерском доме надо было выделить тайные помещения для детей, что требовало и денег, и времени. Тогда, чтобы получить оплачиваемый отпуск на шахте и соорудить укрытия, Хармен отрезал себе фалангу пальца на руке.

В музее и муниципальной библиотеке Дордрехта найдется немало свидетельств о подобных поступках. Я сижу в кафе с высоким потолком и беседую с Гертом ван Энгеленом, а он заносит в мою записную книжку электронные адреса и телефонные номера и перечисляет, какие места в городе и окрестностях, связанные с войной, мне стоит посетить.

Мне особенно запомнились еще две истории. Первая – о студенте Гере Кемпе, который в конце 1942 года собирал деньги для подпольной группы, прятавшей детей. Он постучал в дверь незнакомого дома, ему открыла пожилая дама и неуверенно пригласила внутрь. Она усадила гостя на диван в гостиной, и Гер произнес пылкую речь, которая была встречена неловким молчанием. Долго, очень долго хозяйка не отвечала ни слова, потом наконец предложила Геру вернуться через несколько дней. Он так и поступил, ни на что особенно не рассчитывая, однако пожилая дама вручила ему тысячу шестьсот гульденов – целое состояние, спасшее множество жизней.

Героини второй истории – несколько студенток. К концу 1942 года положение уцелевших в Нидерландах евреев было совершенно отчаянным – настолько, что матери подкидывали младенцев и детей к чужим дверям в надежде, что их примут. Зная об этом, немецкие власти издали указ: отныне все найденыши будут считаться евреями, и даже тех, кого уже раньше приняли и усыновили арийские семьи, полиция выследит. Эти студентки нашли единственный выход из ситуации. Они регистрировали еврейских младенцев как собственных детей, прижитых от немецких солдат. Так они обеспечивали младенцам безопасность, но, разумеется, навлекали неимоверный позор на самих себя. Через много лет одна из них, Ан де Вард, рассказала, как в бюро записей актов гражданского состояния ее нарочно заставили очень долго ожидать у всех на виду. В конце концов, под презрительным взглядом служащего, ей удалось зарегистрировать младенца Вильгельма – королевское имя было ее маленьким актом сопротивления. Как и пять других малышей, спасенных таким способом, Вильгельм пережил войну.

Меж тем в Дордрехте чета Херома продолжала переправлять и прятать евреев разного возраста и заботиться о них, хотя оба, и муж и жена, все больше тревожились, что за ними следят. Как-то раз Ян Херома отправился проведать в укрытии больную еврейку, которая, как он ни пытался ей помочь, через несколько часов скончалась. Поскольку незаметно вынести тело было невозможно, он под покровом ночи выкопал могилу в саду. В другой раз они с женой бросились к руинам дома, разбомбленного авиацией союзников, – там скрывалась еврейская супружеская пара. Херома привезли их к себе, на Дюббелдамсевег, и устроили в подвале. Затем Ян съездил на своем автомобильчике за их дочерью, которую прятали в другом месте, на ферме далеко за городом. После долгой разлуки девочка поначалу не признала мать. А когда она вдруг заверещала от восторга, все в ужасе замерли, как бы их не обнаружили.

Месяц за месяцем все шло благополучно, но однажды ночью в дверь постучали – на пороге стояли полицейские. Глубокой ночью из дома, в подвале которого все еще скрывались евреи, Яна отвели в тюрьму. Ожидавшая его участь была неизвестна.

Я много где успеваю побывать в Дордрехте, но лишь к концу последнего дня, перед поездом на Гаагу, отправляюсь на Билдердейкстрат, чтобы увидеть первый дом, в который привезли Лин. От вокзала до него – десять минут пешком, так что я иду, катя за собой чемодан, сначала по парку в тающем солнечном свете, а потом вдоль широкой магистрали. Она ведет в пригороды – вечерний поток машин постепенно усиливается.

Сама Билдердейкстрат узкая и довольно мрачная. Поначалу по обе стороны тянутся высокие серые заборы, выцветшие и разрисованные граффити. Затем слева открывается площадка с бетонными рампами для катания на велосипедах и скейтбордах. Я останавливаюсь, смотрю на пустые разгонки и спайны из добротного полированного металла: они напоминают абстрактные скульптуры. На островках серой земли посреди асфальта растут считанные деревца, но ни травинки. Пять-шесть североафриканских подростков болтают, сидя верхом на велосипедах. На другой стороне улицы угловой магазинчик предлагает дешевые международные звонки и халяльное мясо.