В поисках кракена - [11]

— О нет, только не Офелия!.. — пробормотал Борис с отчаяньем в голосе.

Мадемуазель Офелия Дюрантон, по прозвищу Тетрадон,[9] была невысокой женщиной с внушительным бюстом, делающим ее похожей на воздушный шар. Дети быстро придумали ей это милое прозвище, так как природа наградила Офелию нестандартным подбородком. Настолько нестандартным, что даже из вежливости его невозможно было назвать двойным. Нет, это был не подбородок, а огромный зоб, похожий на мешок пеликана. И когда его хозяйка приходила в ярость, а только богу известно, насколько часто это происходило, то зоб раздувался до таких размеров, что женщина становилась очень похожа на смешную маленькую рыбку, которая в минуты опасности раздувается как шар. Офелии уже исполнилось шестьдесят четыре года, но она по-прежнему была полна сил и боевого задора, поэтому ребята никогда бы не назвали ее этим прозвищем в открытую. Женщина проработала много лет в доме Шарля Абельманса и его жены Эвы Анкер (родителей Бориса, Беа и Тома), она воспитывала их детей чуть ли не с первого дня их жизни и всегда заботилась о них, как вторая мать. Воспитанная добрыми сестрами, Офелия, однако, была человеком принципов, который не допускал непослушания. Энергичная, прямая, строгая, жесткая, но справедливая, она умела заставить себя уважать. Дети ее побаивались. Горе тому, кто пытался ей прекословить. Можно было посчитать на пальцах одной руки случаи, когда кто-либо из них по глупости, а скорее из отчаянной отваги и желания похвастаться перед остальными пытался ей сопротивляться. Но в глубине души это была нежная, любящая женщина, очень скромная и заботливая. Она скорее отрезала бы себе язык, чем призналась детям, что любит их. Свою любовь она предпочитала доказывать делами, а не болтать о ней направо и налево, но это им еще предстояло осознать.

— Доброе утро, дети! — сказала она строгим хриплым голосом.

Ответа не последовало. Борис, Том, Адель и Беа, оцепеневшие от ужаса, все еще не могли оправиться от такого сюрприза. Они уже представляли, как их каникулы будут загублены этой старой теткой с голосом напуганной совы. Делай то, не делай этого, убери свою комнату, почему твои вещи везде валяются, помоги немного, накрой на стол, да поживей, давай, какого черта ты там возишься, двигайся, иначе корни скоро пустишь, ты спишь на ходу, алло, я к тебе обращаюсь, отвечай, пожалуйста, дорогуша, иди мыть руки, доброе утро, до свидания, спасибо, спать, живо и без выкрутасов, зубы, не забудьте почистить зубы… Ничего смешного не было в том, чтобы каждые тридцать секунд слышать приказы и понукания Офелии. Каникулы в Норвегии больше не казались такими уж прекрасными.

— ДОБРОЕ УТРО, ДЕТИ! — повторила она таким тоном, что не ответить было бы скорее безрассудством, чем невежливостью.

— Доброе утро, Офелия, — ответил ей хор дрогнувших голосов.

— Доброе утро, старая сова, — пробормотал Борис.

— Что ты там говоришь, мой милый Борис? Ты хочешь что-то добавить? Например, сказать небольшую приветственную речь по случаю моего приезда? Услышав это от тебя, я была бы очень растрогана. Ну же, скажи нам всем… Мы тебя слушаем!

— Нет, нет, ничего… — промямлил он, сглотнув слюну, а затем добавил: — На самом деле ничего особенного…

Офелия ушла, оставив детей наедине с их дедушкой, который пожелал им приятного аппетита. В тишине большого зала слышны были лишь стук столовых приборов, чавканье и треск горящего огня, ползущего по дровам. Совсем как в монастыре. Наконец, пообещав детям грандиозное Рождество и незабываемые каникулы, в течение которых все их желания — в пределах разумного, конечно, — будут выполнены, доктор Абельманс вернулся к своим делам. С легкостью атлета он направил свое кресло к подножию лестницы, которая шла в коридор, ведущий к его кабинету. Абельманс нажал на кнопку пульта, находящегося на ручке его кресла, и лестница в момент трансформировалась в ровную поверхность с полозьями для спуска и подъема. Он подъехал к пандусу, вставил колеса в полозья, и кресло автоматически поднялось наверх. Абельманс нажал на другую кнопку, и пандус вновь стал лестницей. Когда он исчез в коридоре, деревянная дверь зала закрылась сама собой.

— Я был уверен! Я вам говорил, что это старое пугало доберется и сюда, чтобы следить за нами! — яростно выкрикнул Борис.

— Да ну! А по-моему, ты говорил о клевых каникулах и грандиозном Рождестве. Но на самом деле это будет худшее Рождество в нашей жизни. Она станет шпионить за нами двадцать четыре часа в сутки, как обычно это делает, змеюка подколодная, — с той же яростью, что и ее брат-близнец, зашипела Беа.

— Эй, вы оба, ну-ка тихо!

Более уравновешенная Адель постаралась успокоить расстроенных кузенов:

— Вы знаете Офелию так же хорошо, как и я… Нужно всего лишь околдовать ее, как змею, чтобы усыпить ее бдительность. Наша задача — умело поиграть на дудочке, чтобы она оставила нас в покое на все каникулы. Успокойтесь и постарайтесь быть более дипломатичными. Это в наших общих интересах. Ясно?

Борис и Беа уверенно кивнули, заговорщически улыбаясь, и повернулись к Тому, чтобы получить его согласие. Но мальчик был более увлечен «Космографией»