В поисках Ханаан - [110]

– Конечно, пусть поживет, – смутилась Октя, – только… – И запнулась в растерянности, не зная, как сказать о своей болезни, о которой теперь всегда помнила.

– Что ты! Не думай! Я все понимаю. Пенсия у тебя с гулькин нос. Времена тяжелые. Тут не до гостей. – Он поспешно полез в карман за бумажником.

Октя в испуге отшатнулась.

– Погоди. Это дело житейское. – Николай вложил ей в руку несколько купюр и с силой сжал ее пальцы в кулак. – Идем. Вас подвезут. Я сейчас все организую. – Он цепко взял ее за локоть, быстро повел вниз.

На улице моросил дождь. Пригнувшись, Николай добежал до машины, открыл дверцу. Октя в растерянности стояла в парадной, все еще зажав в руке купюры.

– Ну что же ты! – Прикрикнул Николай, – иди!

В машине было темно и холодно. Октя забилась на заднее сиденье, закутавшись в поношенный плащик. «Как же так?! Словно нищенке – подаяние дал. – Она то дотрагивалась до денег, нервно комкая их, то вдруг отдергивала руку, словно они обжигали ее. – Да ведь ты и есть нищая». – «Сир, наг и нищ», – вдруг выскочило откуда-то из закоулков памяти. Октя не заметила, как к машине подошел Николай. Вздрогнула, когда он приоткрыл дверцу, зачастил какой-то веселой фальшиво-ласковой скороговорочкой:

– А я тебе постояльца привел. Прошу любить и жаловать. Иван Ильич.

На переднее сиденье сел высокий мужчина в куртке. Полуобернувшись, кивнул Окте, но она в полутьме не разглядела его лица.

Круглолицый бородач сел за руль:

– Куда ехать? – Спросил он устало и бросил через плечо Николаю, – сегодня меня не ждите.

– То есть как «не ждите»? – Вскинулся Николай.

Ведь главный вопрос не решен. Погоди. – Он обошел машину и, пригнувшись к уху бородача, начал что-то втолковывать.

Сидящий впереди мужчина, казалось, не замечая их разговора, сосредоточенно копался в целлофановом мешке.

– Зябко тут у вас. Сыро. Дождь целый день льет. А ведь лето. – Он произнес эти слова тихим, сиплым басом, ни к кому не обращаясь и натягивая чуть не до самых глаз вязаную шапочку с помпоном.

– Вот-вот, – оживился Николай. И рассыпался мелким смешком. – Я и говорю этим лабасам: «У вас картошка и та через год родится. Как же вы жить будете сами?»

– Хватит тебе, – перебил его бородач и захлопнул дверцу.

– На Антоколь, – тихо сказала Октя.

Они молча ехали по ночному пустынному городу. Лишь изредка бородач насвистывал что-то грустно-тягучее, но тут же умолкал.

– Как думаете, чем все это кончится? – Неожиданно спросил он сидящего рядом.

– Чем? – В раздумье спросил мужчина. Он всю дорогу не шелохнулся, глядел прямо перед собой. Окте был виден лишь детский помпон его вязаной шапочки. – Чем? – Снова повторил он. Помолчал. Наконец, медленно произнес, – кровь будет. Будет кровь.

Окте почудилось, будто ее внезапно с головой окунули в ледяную купель.

– Кровь? – Зло переспросил бородач. – Ну что ж, пусть кровь. Но мы без боя не сдадимся, – запальчиво бросил он. И запальчиво повторил, – не сдадимся. Ненависть и кровь по дороге истории всегда идут рука об руку, – хмуро проронил мужчина.

– Но как же быть?! – С отчаянием воскликнула Октя. Мужчина резко повернулся к ней. Несколько секунд пристально вглядывался в темноте в ее лицо. Ей стало неловко, и она съежилась.

– Это долгий разговор, – наконец, отчужденно бросил он и равнодушно отвернулся.

В машине повисла тяжелая тишина. Было уже за полночь, когда они подъехали к Октиному дому.

– Ну вот и приехали, – пробормотал бородач. – Эх, сейчас бы домой и на боковую. – Он потянулся. – Поверите, так надоело это токование до утра, – опершись на руль, всем телом повернулся к мужчине, – и главное, все напрасно. Никто толком не знает, что делать. Думаете, вы первый приезжаете? Тут и до вас бывали. Поговорят, поговорят и уедут. А нам здесь жить.

– Вам – как бы прожить, а для литовцев это родина. И другой земли у них нет, – начал было мужчина, но бородач перебил его:

– Вы меня не уговаривайте – не хуже вашего понимаю. Мы и сами не живем и другим не даем. Я ведь почему к Николаю прибился? Страшно тут сейчас одному. Неизвестно, как дело дальше повернется. Ладно. – Он махнул рукой. – Одна надежда осталась – наш русский авось. Авось пронесет, авось Бог милует. – Он вяло кивнул на прощанье.

Октя и ее спутник вышли в моросящую тьму улицы. В подъезде было темно. Лишь где-то на верхнем этаже тускло светила лампочка. «Лифт теперь по ночам не работает. Блокада», – извинительно прошептала Октя и прошла вперед. Поднимаясь по лестнице, отчетливо слышала за спиной тяжелое дыхание мужчины. Иногда он останавливался, отдыхал, прислонившись к перилам. «Вам плохо?» – Тревожно роняла Октя во тьму. «Идите, идите, я вас сейчас догоню», – голос мужчины прерывисто дрожал. На душе у Окти было отчего-то смутно. Она открыла дверь, вошла в прихожую и зажгла свет.

– Сейчас чайку попьем. Согреетесь, – смущенно лепетала она, поспешно стягивая с себя плащ.

– Разрешите, я вам помогу, – мужчина подхватил плащ, и руки их соприкоснулись. Октю – словно пронзило. Она вскинула глаза и замерла.

– Илья?! – Выдохнула чуть слышно. Глаза мужчины на миг расширились, точно от испуга. Он стоял, прижимая к себе ее плащ. Но в то же мгновение лицо его стало отчужденным, холодным. Он облизнул пересохшие губы. Неловко усмехнулся.