В поисках Дильмуна - [80]

Солнце опускалось все ниже, и мы устало брели по пляжу. Наконец показалась лодка, ожидавшая нас у южного берега острова, мы дошли до нее вброд, пересекли пролив, сели на «лендровер» и в сгущающихся сумерках покатили домой.

Вечером за аперитивом нам было что порассказать друг другу. На долю Вибеке и Сьюзен вместе с детьми тоже выпал насыщенный день. Во второй половине дня молодая супруга шейха Мириам пригласила их к себе в ту часть дворца, где помещался гарем и куда мужчины не допускаются. Воспроизвести здесь рассказ Вибеке о жизни семейства шейха означало бы посягнуть на секретность, которой арабы окружают свои домашние дела. Но я не совершу греха, опровергнув широко распространенное представление о гареме как о средоточии интриг, недовольства, сальности и секса. Вибеке нашла, что жена и сестры шейха — веселые и очаровательные собеседницы, живо интересующиеся жизнью в Дании. Ее удивило, что они даже дома не снимают черных масок, а они были столь же удивлены и посчитали даже неприличным, что европейские женщины не закрывают лица. Вибеке с гордостью показала мне маску, подаренную ей Мириам, чтобы моя жена могла хотя бы в ее доме соблюдать приличия.

Мы провели в Абу-Даби еще два дня, вместе с Тимом обследуя аравийский материк за прибрежными солончаками. Здесь простирались белые волны песчаных дюн и низкие известняковые гряды, и пустынностью этот край превосходил даже Катар. Нам не встретился обработанный кремень, не было также пирамидок и курганов. Только пересекая во время наших странствий путь к расположенному внутри материка оазису Бурайми, увидели мы признаки человеческой деятельности: полустертые следы автомобильных шин, разбросанные кости верблюдов, выбеленные солнцем, а изредка вдали мелькали сами караваны — впереди человек, позади человек, посредине пять-шесть верблюдов с грузом дров из Бурайми, от которого до побережья пять суток хода.

На второй день мы постарались вернуться пораньше, потому что вскоре после полудня ожидали прибытия самолета. Однако тот не появился, и радио в канцелярии Тима сообщило, что он задержался на острове Дас из-за неполадок с мотором. Мы продолжали ждать с упакованными сумками, укрощая своих непоседливых отпрысков. Солнце склонилось к горизонту, и уже перед самым закатом поступило сообщение, что неисправность устранена и самолет вылетает за нами. На закате машина отвезла нас по глубокому песку на аэродром. Пока мы вслушивались, стараясь уловить гул авиационного мотора, Тим из диспетчерской будки вызывал пилота по радио. Смеркалось, между тем абудабийский аэродром не был оснащен посадочными огнями и оборудованием для ночной посадки. Глядишь, когда совсем стемнеет, придется летчику поворачивать обратно на Бахрейн… Наконец Тим связался с ним. Голос летчика звучал весело и бодро. Через десять минут он будет у нас и попробует сесть. Темнота сгущалась с нервирующей быстротой, мы уже не различали бочек, обозначающих конец взлетно-посадочной полосы. Тим отправил туда две машины, велев водителям осветить полосу фарами, и пять минут спустя мы услышали гул самолета, а затем и увидели, как он парит у нас над головами, словно огромная ночная птица. Вот заложил вираж, пошел вниз, пронесся над самой кабиной одного из «лендроверов», автомобильные фары посеребрили снизу крылья и фюзеляж, и самолет совершил идеальную посадку.

Пока пассажиры с острова Дас — четверо невозмутимых бедуинов со своими одеялами — сходили на землю, мы попрощались с Тимом и поднялись в самолет. Нам предстоял долгий ночной перелет до Бахрейна.

В этом году, занятые исследованиями в отдаленных концах Персидского залива, мы не успели толком посмотреть, как идут дела на Бахрейне, а уж о Катаре и говорить не приходилось. А потому два дня спустя П. В. отправился с запоздалым визитом в Катар; тем временем я постигал, что делается на наших бахрейнских раскопах.

Как раз в этом году все раскапываемые нами здания стали обретать четкие формы. За рвом португальской крепости, где П. В. в 1954 г. прошел свой первый шурф до «ванн-саркофагов», теперь, четыре года спустя, простирался обширный раскоп шириной около двадцати и глубиной почти семь метров. На этой площадке на четыре с половиной метра возвышались стены нашего предполагаемого дворца, с полностью расчищенным большим залом, который на деле оказался просторным двором. В юго-восточном углу раскопа, в начале узкой улочки, протянувшейся вдоль южной стены, зиял проем монументального портала. Полукруглая выемка в стене и подпятный камень с большим отверстием свидетельствовали, что деревянный опорный столб был изрядной толщины, что давало ему возможность выдержать вес массивных ворот. Недаром размеры проема (ширина — всего метр двадцать, зато высота до перемычки два метра семьдесят) почти совпадали с размерами Балаватских ворот Салманасара III в Ассирии. Ворота Салманасара были деревянными, обитыми бронзой; ныне эта бронзовая обшивка с рельефами ассирийских воинов составляет одно из сокровищ Британского музея. Здесь бронзы не было, однако общее сходство служило новым свидетельством в пользу нашей предположительной датировки «дворца» ассирийским периодом. Может быть, и в самом деле правитель Дильмуна Упери ступал на массивный каменный порог, на котором теперь стоял наш нивелир.