В поисках Человека - [47]

Проконсула это привело в бешенство. Он злобствовал молча, переполненный гневной обидой на целый мир. Его мечты о славе были низвергнуты на землю. Триумвиры превратили его в преступника, а мысль о гражданской войне, разрывающей Урбс, не усмиряла его мучений. Самые близкие друзья предали, и он знал, что за ним охотится множество Кораблей, твердо намеренных заставить его заплатить за предательство, о котором он по-прежнему ничего не знал. Это не мешало Плавтине избегать встречи с ним. Она испытывала по отношению к нему холодный гнев, негодование, в котором – она и сама это признавала – было что-то совершенно иррациональное. Как всякий Интеллект, он следовал своей программе и собственным интересам. Разве она узнала что-нибудь о его природе, о чем не могла бы догадаться, встретив его в первый раз? Никоим образом. Проконсул облекал свою неуемную жажду личной славы в слова о воинской чести. Что еще хуже, он сам не видел разницы между первым и вторым. Он не был человеком: никакого лицемерия, или скрытности. Он желал власти. В сознании Отона его собственный успех был тесно связан с достижением целей, предписанных Узами. Непомерные амбиции и безграничный аппетит наделяли его привлекательностью в глазах всех, кто встречался ему на пути, – в том числе Плавтины.

И все же она не могла его простить. Она думала о Камилле, какой видела ее на вершине мощи и славы, окруженной собратьями. И о маленькой механической актрисе, которая пожертвовала собой, чтобы Плавтина смогла ускользнуть из Хризотриклиниума. Отон оставил ее. Не свое дело. Не Узы. Ее, Плавтину. Он не обратил внимания на то, что она исчезла, и предпочел дальше заниматься своими планами, вместо того чтобы обеспокоиться. Она видела его, когда совместное усилие плебеев на один сверкающий момент позволило ей узреть весь Урбс целиком – в это время Отон уже предал ее.

Кто-то повысил голос, возвращая ее к горячему спору, от которого она на минуту отрешилась.

– …вернуться на Кси Боотис мы тоже не можем. Наши друзья наверняка устроят там блокаду.

– Вот именно, поэтому я хочу туда вернуться, – ледяным тоном ответила Фотида.

Они оба стояли на ногах, лицом к лицу, разница в их росте лишь подчеркивала силу убеждения и смелость супруги Эврибиада. Сам он держался чуть в стороне, позади нее. Он был, безусловно, внимателен и готов вмешаться – но не он стоял у руля. Как и Аттик с Рутилием, которые оставались на благоразумном расстоянии, прямые, точно столбы – плохие помощники Отону, казавшемуся донельзя раздраженным:

– Я вам уже три раза это сказал. Вы ничего не смыслите в Узах. Мои собратья ничего не смогут сделать вашей расе. Орбитальная защита без труда выдержит фронтальную атаку. Нет никакого риска – напротив. Пока Корабли остаются на орбите планеты, она будет отлично защищена.

– Те самые Узы, от которых ваши недруги пытаются избавиться, – настаивала она. – А если у них получится?

– Это не произойдет в одночасье, – вмешался Рутилий. – У нас есть время.

– Что вы об этом знаете? – она сухо прервала его, давая понять, что ему не место за столом переговоров. Он нахмурился, но больше ничего не сказал.

– Фотида, – сказал Отон, распахнув руки в умиротворяющем жесте, – послушайте меня. Кое в чем вы правы. Время играет против нас. Мы должны выиграть этот раунд.

– Каждая минута, – продолжил Аттик, вплетая свои слова в речь хозяина, – приближает триумвиров к моменту, когда они смогут делать все, что захотят. Если они освободятся от Уз, их ничто не остановит. И дело не только в этом. Теперь мы знаем, что между Винием и варварами есть связь. Это угроза для всей эпантропической сферы.

В его голосе звучал оттенок беспокойства, не похожего на раздраженное оживление двух других Интеллектов. Плавтина знала почему. Он по-настоящему боялся за людопсов. Глубоко, будто в нем развилось отцовское чувство к ним. Однако он не осмеливался противоречить хозяину, который опять взорвался от гнева:

– Кси Боотис не в опасности! Вы не слушаете, что я говорю. Мы не станем туда возвращаться, потому что наши враги ждут нас именно там. О… Мы могли бы много веков оставаться в космосе, как воры, притаившиеся в тени после ограбления. Но нет. Нам нужна стратегия. Мы должны отомстить этим… наглецам!

Он сжал кулаки, произнося слова, явно не отдавая себе в этом отчета, как делал всегда, когда его захлестывал гнев. Но этого оказалось недостаточно, чтобы смутить Фотиду.

– Ну же, – возразила она, щелкнув зубами. – У меня на борту мирное население. Щенки, старики. Вы хоть на секунду можете себе представить, чтобы я стала воевать с таким множеством врагов? Никогда! Этот Корабль не станет атаковать Урбс.

Она повернулась к Эврибиаду, ища поддержки в его глазах. Тот энергично кивнул.

– Все это не слишком помогает, – начал он. – Вы не можете сказать, как собираетесь нас защищать, и не знаете, как уладить нашу проблему. У вас и для себя-то нет достойного плана. Я могу распознать стратегический тупик, когда он передо мной.

Говорил он, разумеется, об открытии, которое сделали людопсы относительно своей зависимости от Отона и его деймонов. Без вмешательства последних, происходившего поколение за поколением, они были обречены на дегенерацию в скором будущем и на потерю всего, что Аттик помпезно именовал «моторным и языковым интеллектом». Иначе говоря, они снова превратятся в собак. Раса, влюбленная в свободу, не могла принять такую зависимость. Плавтина подозревала, что для четы людопсов эта ситуация стала личной драмой: Фотида говорила, что сама стала плодом генетических трудов Аттика.