В поисках Человека - [159]

Его тактика – причинить сопернику как можно больше боли – оказалась выигрышной. Вражеская масса заколыхалась в растерянности, и ближайшая группа эпибатов воспользовалась этим, чтобы пробиться к Эврибиаду. Они в бешенстве прокладывали себе путь, изо всех сил рубя мечами. Он усилием втянул язык в пасть. Его сухое горло горело. Он был изнурен.

Но бой уже возобновился. Они едва успели снова построиться – спина к спине, словно были единым телом, выставив мечи наружу. Варвары, которых разъярил смелый поступок кибернета, плавно хлынули вперед, окружая их со всех сторон. Они рубили вдвое быстрее и не стремились даже прорвать защиту, надеясь на свое физическое превосходство. Эврибиад размахивал мечом, его плечо касалось плеча Аристида, в ноздри бил мощный мужской запах его товарищей по оружию. И он забыл и о страхе, и об усталости, разум его был занят этой смертельной игрой наступлений и контратак. Еще много раз он вонзал свое притупившееся лезвие в трубки, выигрывая немного времени – а потом еще немного. Существо, с которым он дрался, отступило и, казалось, засомневалось; его дрожащие трубки зависли в воздухе – так море откатывается от берега, готовя новую волну. Эврибиад в удивлении поднял меч перед собой.

А потом враг ударил, бесхитростно, не пытаясь обойти защиту. Гора движущейся плоти в первый раз ударила по отряду с невозможной силой. Эврибиад потерял равновесие. Второй удар оказался еще хуже. Оглушенный кибернет шагнул назад, попытался уцепиться за Аристида, но не нашел его. В третий раз он получил удар плашмя собственным мечом, его отбросило назад, сбило текучей стеной, в которую превратился враг. Его ударило в грудь, он тявкнул от боли, а его ноги бесполезно дергались, с ужасом пытаясь нащупать исчезнувшую почву. Мир исказился в коротком и непонятном параболическом перемещении, поле зрения Эврибиада заполнило небо – синева, смешанная с красным из-за крови, заливающей ему глаза, а на периферии остался смутный силуэт шаттла, сталь которого блестела под закатным солнцем. Спину ему придавило камнем, он ударил его по лопаткам, выбив воздух из легких.

Эврибиад лежал оглушенный, широко открыв глаза, с гулом в ушах, не в силах сделать ни жеста. Он попытался поднять голову – не вышло; закашлялся, и его вырвало горькой желчью, так, что он едва не захлебнулся. Кажется, в спине у него что-то сломалось. Он закрыл глаза, сконцентрировался, превозмогая боль, пытаясь дышать нормально, и понял, что где-то потерял меч. Он был уже мертв. Они прикончат его с секунды на секунду – чистым, метким ударом лезвия в середину спины, лучшей смерти он не мог и желать.

* * *

Три автомата долго стояли у тела Береники, не в силах произнести ни слова. Даже воздействие стазис-камеры не могло уберечь тело от быстрого разрушения мозга, как только тот оказался лишен кислорода. Черты женщины расслабились, и перламутровая кожа побледнела. Садовник подошел к телу и взял ее за руку, словно любовник, прощающийся с мертвой возлюбленной. Плавтина не смогла сдержать слез. Все-таки, несмотря ни на что, в ее безумии было величие, и само безумие на самом деле было стремлением к высшему идеалу. И потому сейчас они, без всякого сомнения, созерцали самое блестящее существо, какое только рождала на свет человеческая раса, последнюю женщину, пережившую славную эпоху, полную героев, подвиги которых заслуживали, чтобы их воспели. Плавтина поняла, что своим поступком уничтожила настоящего персонажа пьесы – единственного, кто не был статистом.

Отон первым прервал молчание.

– Я задаюсь вопросом, как это возможно.

Ему не понадобилось добавлять «что вы ее убили». Плавтина сама этого не знала. Она в конце концов выпустила костяной кинжал, и тот разбился, упав, и так и лежал на полу в маленькой лужице вытекшего яда. Ужасный несчастный случай. Плавтина сделала это не нарочно. Она повторяла это себе снова и снова, не в силах осознать, что сделала.

Что до Отона, его взгляд был прикован к лицу женщины. Плавтина поняла: он сейчас созерцал не мертвое тело, но гибель собственных надежд и амбиций. Само по себе это событие ничего не значило, хотя минуту назад он готов был отдать жизнь, чтобы спасти Беренику. Плавтина задрожала, подумав об этом странном образе мысли. Она подняла голову, и их взгляды встретились. Она увидела, что Отон уже пытается рассчитать следующий удар.

– Значит, нет больше хозяина, которому надо служить, и нет надежды, что хозяин найдется, – проговорил он задумчиво. – Однако она оставила нам приказ.

Он выпрямился.

– Отон, о чем вы? – прошептала Плавтина. – Вы сошли с ума?

– Она приказала сразиться с ее врагами. Значит, у меня есть четкие инструкции. К тому же вы сами сказали: – Человечество находится в ужасном положении, оно заперто в аду, о котором мы ничего не знаем. Я обязан действовать.

Плавтина не знала, что ответить на эту неожиданную смену курса. Ахинус, казалось, их вовсе не замечает. Видимо, Плавтина бессознательно надеялась, что Отон сдастся теперь, когда их поиск окончился неудачей. Узы больше не имели смысла, поскольку человеческий род завис, ни жив ни мертв, став бессмертным и неизменным, как платоническая идея, недостижимым для времени, нерушимым. Отон не мог больше соизмерять свои решения с возможностью выживания Человечества – по крайней мере, не прямо сейчас. Плавтина думала, что благодаря этому он освободится. Она в это верила – нет, она этого желала. Ей вспомнился тот странный момент близости с ним на шаттле, на старой красной планете. Она отвергла его. Он не мог любить ее, как она посчитала, потому что каждый его поступок отвечал инструкциям, преступить которые он был не волен. Но теперь…