В поисках Человека - [157]

Она взглянула на двух автоматов, ловивших каждое ее слово, едва сдержалась, чтобы не умолять их не считать ее сумасшедшей, и продолжила:

– Речь шла о том, чтобы оцифровать их или, по крайней мере, перезаписать на вычислительный носитель материальную структуру их разума, построить карту нервной системы на уровне атомов; однако это требовало дополнительного выделения тепла. Такая процедура существовала – ее использовал император Тит, чтобы превратиться в ноэма. Это и отвечает на вопрос «почему», Береника. Oudeis ekфn kakos[35], как говорил старик Платон. Вы не безумны. Даже Алекто никогда не желала истребить все Человечество. Я думаю, у вас своя точка зрения, своя логика. Чудовищная, но обоснованная в собственных пределах.

– Это правда? – тихо спросил Ахинус.

Береника молчала, наверное, минуту или две, устремив взгляд в пустоту. На секунду она вроде собралась заговорить, но из уст ее не вылетело ни единого звука, а во взгляде блеснула паника, как у попавшего в ловушку животного, готового отгрызть себе лапу, чтобы не попасться на нож охотника.

– Она не признается, – сказала Плавтина. – Она до конца осталась верной программе платонистов. Для ее секты спасение Человечества в его вычислительной трансценденции. Тит сотворил это с собой, Береника подарила спасение всему виду. Она записала куда-то идеальную копию всех человеческих душ. Теперь они хранятся там и входят в своеобразную экосистему – ад. Эта система работает и преображает тех, кого хранит в себе. Преображение занимает время. Поэтому Береника нуждалась в вас, Ахинус, чтобы вы поддерживали в ней жизнь.

– Симптомы, – кивнул тот, – разрушение тел, все было призвано заставить нас поверить, что речь идет об эпидемии, и помешать увидеть истину.

– И, конечно, чтобы не дать им вернуться назад, – бросила Береника.

– Но почему? – воскликнул Ахинус.

– Они бы никогда не преобразились по собственной воле, – ответила она с горечью. – Слишком цеплялись за свои жалкие тела, биологическую жизнь. Даже став бессмертными, они размножались как животные. После смерти Тита я полагала, что мир примет мои идеи. Тит предал наше дело. В глубине души он жаждал лишь банальной власти. Считал, что, раз оцифровка сделала его богом, не следует ни с кем ее делить. А потом пресуществление стало незаконным – из-за страданий, которые Тит причинил людям.

– Так вы поэтому его свергли? – спросил Ахинус.

– Да и нет. Антиох сверг его, а не я. Это неважно. Я вижу, что вы тоже не понимаете, какое благо я принесла человеческому виду. Сейчас они застыли во вневременной не-жизни и в любой момент могут ожить. Но я не оставлю им этой возможности.

– Тогда отчего вы не освободите их?

– Потому что время индивидуальной жизни прошло. Они изменятся. Теперь, когда их души разделяют один субстрат, я могу связать их друг с другом. Вы знаете, сколько их? Двадцать пять миллиардов индивидов. И творческое начало каждого добавится к остальным. Они превратятся в составное и одновременно единое существо, о каком Человечество никогда не мечтало. Скорее система, чем обычное множество. Идеальное общество, освобожденное от глупости и случайностей, совершенное взаимодействие, в котором у каждого будет его место. Платонический коммунизм, наконец ставший реальностью.

– Вы желаете создать бога, – проговорила Плавтина. – Вот почему, а не по велению Уз Виний так яростно с нами борется. Он знает о вашем плане. Ваше творение помешает его планам.

– Мое творение, – ответила Береника, – сделает все его проекты ненужными. Я знала, что такая слабая душа, как Виний, воспользуется временным исчезновением людей, чтобы взять власть в свои руки. В отсутствие людей у него могло это получиться. А теперь – какие у него будут шансы? Я создам существо, которое сможет превзойти обычные ограничения физического мира. Человеческий бог – не математическая абстракция, не машина, не природная сила. Никто не может вообразить себе его мощь. Даже я, Ахинус, старый вы мой эфеб.

Она шагнула вперед, внезапно воодушевившись. Плавтина подумала, что ее быстрые перепады настроения внушают страх. Но Береника не была сумасшедшей. По крайней мере, не в привычном смысле этого слова. Теперь, разговорившись, она продолжала все громче:

– Власть… Вы, – она посмотрела на Отона, – вы к ней стремитесь, это видно. Но это не имеет смысла. Даже вы, Ахинус, в определенном смысле желаете глупого: морального руководства. Но не я. Я здесь единственная альтруистка и спасаю людской род от него самого. И да, Плавтина, я все еще нуждаюсь в вас. Вы поможете мне создать архитектонику бога-человечества. Вы на это способны. Нет задачи прекраснее…

Слушая Беренику, и Ахинус, и Отон невольно отступали все дальше. Она их пугала. Не потому, что была опасной и зловредной, а из-за того, что сотворила, из-за ее жуткого геноцида. Отныне нечто иное вселяло в них смутный страх, несмотря на логику в ее словах. Бог, вышедший из ада по воле Береники, сможет всех их превратить в рабов, что бы они ни делали. Будто не сознавая, какой эффект производят ее слова, Береника оглядела всех троих, переводя взгляд с одного на другого, внезапно словно охваченная лихорадкой: