В поисках Алисы - [39]

Оставалось самое неприятное — анонимное письмо.

— А письмо?

— Я ходил к твоей подружке. Это она его написала.

Алиса перевернула краба у себя на тарелке и задумчиво уставилась на него, словно решала трудный ребус. Некоторое время поводив глазами слева направо, она вернула краба на спину и отложила салфетку:

— Я сейчас вернусь.

Удивленный ее исчезновением, Пикассо, зажатый в угол на тесной ресторанной банкетке, вдруг почувствовал себя круглым дураком. Чтобы немного прийти в себя, он принялся за свой остывший стейк. Дама с соседнего стола, не упустившая ни слова из их разговора, бессовестно пялилась на него. Наблюдательная и неглупая, чего он, конечно, знать не мог, она мысленно сравнивала его с механической игрушкой, у которой кончился завод. Так всегда выглядят люди, лишившись спутника в ресторане или в метро, когда внезапно обрывается оживленная беседа. За столом слева мужчин в костюмах сменила супружеская пара. Пикассо хватило одного наметанного взгляда, чтобы определить все их затруднения. Жена явно заторможенная, наверняка принимает антидепрессанты. Муж страдает комплексом вины и платит за все. Вернулась Алиса. Соседка справа посмотрела на нее сообщнически, соседка слева — враждебно. Но Алиса видела одного Пикассо.

— Я люблю тебя, — сказала она. — Сегодня вечером я на неделю уезжаю, на лыжах кататься. Ты меня подождешь?

Пикассо прикрыл веки и кивнул головой.

— Ты на меня не сердишься? — спросил он.

— За что?

У Алисы в сумке заверещал телефон. Звонила Ирис. Значит, пора бежать.

Они расстались на тротуаре. Алисе показалось, что со вчерашнего дня Пикассо стал выше ростом. Ей вспомнился роденовский Бальзак. «Надо их познакомить», — мелькнуло у нее. Они неловко, на ходу, обнялись — на этой улице рядом с домом их слишком многие могли узнать.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Каждый год неделю между Рождеством и Новым годом Конки проводили в горах, на небольшой лыжной станции, возведенной в 70-е годы. Похожий на игрушку, увеличенную до «взрослых» размеров, дом лепился к альпийскому склону, казалось, только чудом удерживаясь в равновесии. Из апартаментов, которые они регулярно занимали в очередь с братьями Венсана, открывался вид на горный пейзаж — по мнению Шарля, помешанного на лыжах, «обалденный». Едва добравшись до места, Венсан и дети немедленно облачились в доспехи, достойные капитана Немо, — шлемы, ботинки на свинцовой подошве, литые комбинезоны — и отправились «пробовать снег», нимало не заботясь о том, что станет делать Алиса, никогда не встававшая на лыжи: сама, мол, виновата, не понимаешь, чего себя лишаешь. Вдоль здания тянулась галерея, соединяя между собой отдельные помещения. В этих застекленных переходах, похожих на щупальца гигантского животного, вечно гуляли смертоносные сквозняки, провонявшие неистребимым запахом сыра.

Неисправимая оптимистка в душе, Алиса уезжала из Парижа в приподнятом настроении, однако здешняя обстановка, ни на йоту не изменившаяся с прошлого года, произвела на нее гнетущее впечатление. В первый же вечер ей позвонила Клотильда — интуиция, как всегда, не подвела сестру. Позже Алиса отправилась выносить мусор, воспользовавшись этим как предлогом, чтобы поговорить по телефону с Пикассо. Он сообщил ей об отъезде Элен.

— Я уже в курсе, — сказала Алиса.

Ирис упомянула об этом еще в машине, где-то между Греноблем и Вилларамбером.

— Ты огорчен? — спросила она.

— Не знаю, огорчен я или нет.

Накануне она слегка разозлилась на него.

По правде говоря, ее не столько обескуражило неожиданное исчезновение загадочного автора анонимок, сколько охватил стыд за фокусы собственного воображения. Но сейчас, спускаясь в лифте лыжной станции и слыша голос Пикассо, обволакивающий ее своей реальностью, она была готова с легким сердцем расстаться с любыми фантазиями.

— А ты как?

— Я ненавижу горы. Ненавижу лыжи. К тому же после рождения Шарля у меня аллергия на сыр.

Два здоровенных голландца, поднимавшиеся на восьмой этаж, с испуганным недоумением оглянулись. После того как они убрались, она еще трижды прокатилась вверх-вниз, с десятого до первого. И спросила у Пикассо, «что именно» рассказала ему «Хершиха». Он что-то солгал, и она поняла, что он лжет. В лифт снова вошел один из давешних гигантов, и она послала ему улыбку: дескать, не волнуйтесь, все в порядке. Нажав отбой, она задумалась. Разве это нормально, чтобы история любви начиналась так печально? Наверное, успокоила она себя, все дело в поспешном отъезде Элен.

До того как Пикассо чуть не удушил ее, придавив своим телом, Алиса имела привычку, занимаясь любовью, смеяться. И хорошо помнила, что раньше мужчины обижались на нее за этот смех, даже если сами справлялись с делом кое-как. Разве в такие минуты можно смеяться? Что касается Венсана, то ему больше всего нравилась ее неумелость в постели, которая с годами так и не превратилась в мастерство. В этот вечер он переживал из-за неприятностей по работе — после одной из его статей на газету подали в суд — и рассчитывал на Алису, чтобы сбросить напряжение. Но у нее было не то настроение, чтобы смеяться.

— Ты спишь с Катрин Херш? — спросила она, когда он схватил ее за грудь.