В погоне за утром - [54]

– И ты ревновал?

– Нет, – сказал я с некоторым удивлением. – Не совсем. Я даже гордился ею. Мне было немного не по себе, но я гордился. Ничего нечестного в этом не было, она была не такая. Она была так красива… – В колледже она была чем-то вроде символа положения в обществе, честно говоря. – Но ей была противна сама мысль о том, что она будет жить за мой счет, она хотела платить сама за себя, когда мы ходили в рестораны, такая уж она была упрямая, даже глупо. И… ну, она зашла чуть-чуть слишком далеко. Решила, что заработает больше всего, позируя для журналов, и – Господи, просто взяла да сделала это, не сказав мне ничего.

– А зачем ей надо было говорить? Что за разница?

– Послушай, есть огромная разница между парочкой студенческих набросков и журналами на каждой газетной стойке по всей стране! Фотографии-то ведь остаются! Они повсюду болтаются! Они могли всплыть через много лет…

Молл резко вдохнула воздух:

– Ага! А ты боялся, что всплывут?

– Послушай, ты должна понять, наконец. Я же говорил тебе, что все спланировал заранее! Ты же знаешь, как это бывает – когда ты молод, тебе кажется, что все это случится прямо завтра. Она могла мне все испортить! Я не мог допустить, чтобы какой-нибудь подонок объявился с этими фотографиями – а они были весьма внушительного размера, черт бы их побрал, – и разослал их во все газеты в то время, когда пытался бы стать серьезной фигурой в обществе! Я хочу сказать, представь себе такое, когда я, например, боролся бы на первичных выборах! Так что… – Я безнадежно махнул рукой.

– Так что вы поссорились?

– Ну, да… немного. Но я не просто бросил ее и всякое такое, я был не так жесток. Просто дождался, когда все выдохнется само собой в течение летних каникул. Мы говорили о том, чтобы поехать в Сингапур, но это… в общем, сорвалось. А потом пришла зима… – Я пожал плечами. Закричала чайка, дикий и одинокий вопль, и я слегка вздрогнул. – Следующим летом она вышла замуж за другого, так что у нее это тоже было не слишком глубоким чувством. Но не за того человека, какого я мог бы предположить, – а за одного из своих художников, простого бесталанного маленького пьянчужку. Последнее, что я о нем слышал, – это то, что окончил колледж и занимается дизайном оберток для мыла. А о ней вообще ничего. Кроме того, что они по сию пору женаты, если она не свернула его тощую шею к этому времени. Это было самое близкое к любви чувство, которое я испытал в своей жизни, Молл; но ведь это не могло быть очень близко, правда? И я должен продолжать об этом думать.

Не знаю, какого ответа я ждал, но уже никак не чуть жалостливого взгляда, которым меня наградили:

– Редко кто станет вспоминать о том, что обманулся, потеряв драгоценное ради ложной выгоды, и еще реже – если обманул сам себя. Но подумай о двух вещах. Первое: ей не надо почувствовать снег на губах, чтобы понять, что пришла зима. И второе. Раньше политика не была ремеслом, которым человек занимался как профессией. Это слово значило делать то, что целесообразно, а не то, что предписывали правила.

Это было как заноза в хвосте. И к счастью, благовидный ответ, вертевшийся у меня на языке, так и не сорвался с губ. Заходящая луна впервые посеребрила горизонт, волны подхватили сверкающий луч и разнесли его широкой полосой. В ответ сверху донесся голос часового, срывавшийся от возбуждения и переходивший в высокий крик, похожий на вопль морской птицы.

– ПАРУС! ПАРУС!

– Как далеко? – проревел помощник капитана в говорящую трубу, которая едва ли была ему необходима.

– КОРАБЛЬ НА ГОРИЗОНТЕ, ПРЯМО ПО КУРСУ! – Все задвигались, и с треском раскрылись подзорные трубы. – ТРИ МАЧТЫ В ЛУННОМ СВЕТЕ! И КАКОЙ ЗДОРОВЫЙ!

– Тогда, клянусь Богом, это может быть она! – пробормотал помощник. – Держи руль, Молл! Старшина, поди разбуди штурмана и капитана. А вам лучше уйти, сэр!

– Всего в одной-двух лигах впереди нас, – торжествующе объявила Молл. – Не правда ли, на какой быстрой птичке мы летим! Мы их догоним, Стивен, догоним! Если это «Сарацин», конечно, надобно сперва удостовериться. А не то придется черт знает как расплачиваться, если откроем огонь по какому-нибудь обычному торговцу или большому военному кораблю, который разнесет нас в щепки как пиратов одним бортовым залпом.

– Откроем огонь… – Я ощутил, как по спине у меня стекают капли пота; сгорбившиеся черные силуэты, стоявшие по всей длине поручней, вдруг стали похожи на спящих кобр, готовых в любую минуту выплюнуть яд. Реальность того, что мы собирались сделать, вдруг приняла устрашающую форму. И непонятно, по какой причине – от возбуждения или еще от чего, но обед и выпитое спиртное выбрали именно этот момент, чтобы взбунтоваться. И тут мне пришло в голову, что на корабле была еще одна жизненно важная точка, с которой я не познакомился.

– Э-э, Молл… кстати, а где… э-э… гальюн? – Наконец-то я вспомнил правильно хоть один морской термин.

Молл указала рукой в направлении бака и находившегося за ним бушприта:

– Там, наверху.

– Где наверху? На баке?

– Нет. Вон там над поручнем, вниз в концевой отсек и на бушприт. Там есть лестница.

– Ты хочешь сказать – прямо в воздухе?