В погоне за «старым соболем» - [23]

У Дмитрия Павловича дрогнули руки, и он, расплескивая самогон, отодвинул стакан в сторону.

— Врешь! Не мог он такое сделать.

— Истинная правда. Он перед смертью мне открылся.

— Как же тебе удалось спастись от расстрела? — прищурился Угрюмов.

— Изотов Иван Маркелович, комиссар тот самый, что нас всех арестовывал, за меня поручился и под честное слово отпустил. Ой, Дмитрий Павлович, да вы никак дремлете.

Угрюмов не спал. Потрясенный услышанным, он отвернулся к стенке вагона. Вслушиваясь в ритмичный стук колес, Дмитрий Павлович живо представил себе тот майский вечер когда чекисты ворвались в дом. Да, покрутила его за эти годы жизнь. Хватит на десять человеческих судеб. После полного развала колчаковского воинства он подался в Забайкалье, к атаману Семенову, а затем, поверив посулам барона Унгерна, вступил в его конноазиатскую дивизию. Барон, сволочь, садист. Липовый генерал. Белобрысый «потрясатель вселенной» на кривых, хилых ножках. Обещал создать империю Чингисхана, искоренить большевизм. Жгли, резали китайцев в Урге, бурятов грабили и насиловали без опаски. Не поход, а сплошная мясорубка. А чем все кончилось? Дивизию барона расколошматили вдребезги. Унгерна красным конникам выдали конвойные чахары, на которых этот кровавый пес надеялся больше, чем на забайкальских казаков.

Оторвавшись от разъездов кавбригады красных, Дмитрий Павлович с группой казачьих офицеров ушел в Маньчжурию. Те из унгерновцев, кто успел награбить в первом и во втором походах барона, устроились в Маньчжурии сравнительно неплохо. А он прибыл туда нищим. Грабить самолюбие не позволяло. Чтобы не умереть с голоду, устроился поденщиком, перегонял гурты скота.

Когда генерал Иванов организовывал белые отряды для засылки через реку Аргунь на территорию Советского Забайкалья, Дмитрий Павлович записался в числе первых. Он был твердо убежден, что бандитскими наскоками Советскую власть не развалишь, а возможность вернуться на родную землю показалась заманчивой.

Подвернулся случай, и в составе отряда в двести пятьдесят сабель он перешел ночью реку Аргунь.

Будучи в дозоре, бросил отряд и двинулся к железнодорожной линии.

Без денег, документов, скрываясь от транспортной милиции, успел заскочить на отходивший поезд.

Но хватит испытывать судьбу, мыкаться по чужбине. Хоть остался без средств к существованию, без документов, зато выжил в этой кутерьме событий. В Питере жена, сын. Это все, что осталось от прошлого. Это станет его настоящим и будущим. Мальчику уже двенадцать лет. А если Лиза вышла замуж? Нет! Лиза его любит. Главное найти их, остальное приложится. Он еще крепок. Сможет прокормить семью. Филька раздобудет одежонку. Однако вовремя он подвернулся, хоть в святцы его записывай.

Нащупав за пазухой прохладную рукоять нагана, Угрюмов заснул.

III

Утром Дмитрий Павлович сбрил бороду и подровнял усы. Филькины рубахи оказались ему малы в плечах, но одна из путейских тужурок с петлицами пришлась впору. Разбитые сапоги Филька, скрепя сердце, заменил ему на новенькие ботинки, добротно подбитые медными гвоздями, и Дмитрий Павлович выглянул в коридор размяться.

У окна курил высокий военный. Дмитрий Павлович инстинктивно сунул руку за пазуху и тут же резко ее отдернул. Странно и несколько непривычно чувствовал он себя в эту минуту, разглядывая красного командира, судя по двум орденам на френче, человека заслуженного.

Угрюмов невольно отметил выправку и атлетическую фигуру орденоносца. Мелькнула мысль, а ведь он, Угрюмов, мог перейти в свое время к красным и, наверное, тоже чувствовал бы себя уверенно и спокойно, как этот приятный на вид военный.

Дмитрий Павлович шагнул ближе и вдруг каждой клеточкой тела, каждым позвонком ощутил неприятный холодок тревоги. Он узнал это молодое мужественное лицо с высоким лбом, крутым подбородком и орлиным разлетом бровей.

И не та ли рука, в которой дымится папироса, нанесла ему страшный удар в станице Чугуринской? Он до смерти не забудет противный хруст разрубленной сабли, сверкнувшую перед глазами голубоватую молнию и горячий укус острия клинка.

Командир, почувствовав на себе пристальный взгляд, шагнул к Угрюмову и чуть нахмурился. Угрюмов натужно улыбнулся и, пробормотав: «Простите, ради бога, обознался», быстро направился в Филькину служебку.

IV

Задумавшись, Кирилл вошел в свое купе и сел рядом с женой. Она отложила в сторону томик Чехова и посмотрела ему в глаза:

— Что-то случилось? Ты озабочен?

— Я встретил человека, который меня когда-то видел и определенно узнал.

— Ну так что из этого?

— Понимаешь, Ириша, у него на лице отразились отчаяние, удивление. Весьма странно.

Кирилл наморщил лоб, вздохнул и развел руками:

— Нет, не могу вспомнить.

— А помнишь, как мы познакомились в двадцать первом, улыбнулась Ирина Александровна.— Тебя привезли в госпиталь всего израненного. Несколько суток ты был без сознания, метался, стонал, а когда открыл глаза, сказал мне: «Алена».

— Ты удивительно похожа на жену брата. Знаешь, Ириша, если бы не Викентий Михрюта, меня бы затоптали кони. Михрюта вырвал меня из-под копыт, доставил в госпиталь. Он и саблю мою сохранил.