В погоне за счастьем - [27]

Слава богу, Смоки Робинсон не единственный цветной певец. Да, Смоки был талантливым автором текстов и великолепным исполнителем, но на сцене, кроме него, были и другие популярные певцы с более темным цветом кожи. Один из них – крестный отец музыки соул Джеймс Браун[27], которому принадлежат слова песни «Скажи громко: я черный и этим горжусь». Для меня в то время текст его песни был словно драгоценный подарок от Господа Бога.

Как бы я ни старался, мне так ни разу и не удалось нормально выпрямить свои волосы. Наконец-то дождался, когда прическа афро стала популярной. В моду вошли дашики[28] и бусы. Я всем сердцем приветствовал новый хиппи-лук и, кто знает, может, был одним из первых и самым молодым черным хиппи в Америке. Рубашки-дашики не были в чести среди местных братанов, но мне удалось создать нечто среднее между хиппи-лук и более строгим внешним видом политического чернокожего активиста. Шмотки я покупал в секонд-хендах Армии Спасения[29], где можно было найти клевые бусы, клеши и яркие психоделические майки-«варенки». На моей голове красовалось огромное афро. Смоки Робинсон может поцеловать меня в задницу.

Моим кумиром был Джеймс Браун. Когда мы с Гарвином начали тусить в церкви Св. Бонифация, то решили отовариваться в магазинах, где за покупки давали «марки для черных и коричневых», некое подобие обычных зеленых марок, которые продвигал Джеймс Браун в благотворительных целях. Однажды мы пришли в магазин A&P в белом квартале, нагрузили две тележки товарами, отстояли очередь в кассу и заявили, что купим все это добро, если они предоставят нам «марки для черных и коричневых». Вот такие мы были крутые борцы за гражданские права чернокожих! Но мы и моргнуть не успели, как рядом оказался наряд полиции. Два полицейских стояли позади менеджера магазина, словно два хориста на подпевках. Менеджер смерил нас холодным взглядом и заявил:

– Расставьте все по местам и уходите. Если этого не сделаете, оба окажетесь в тюрьме.

Поджав хвост, мы поплелись возвращать товары на полки под громкий смех сотрудников магазина.

Тем не менее мы были очень горды своими успехами. Мы пришли в церковь Св. Бонифация, где был сбор участников марша молодежного комитета Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения (NAACP). Там мы узнали, что около местного отделения организации произошел взрыв. Это сразу добавило нам очков и популярности.

30 июля 1968 года, после волны выступлений в Детройте, Ньюарке, Гарлеме и Вашингтоне, в Милуоки начались волнения, вызванные грубым обращением белых полицейских, которые пресекли драку в одном из черных клубов. К моему большому огорчению, под шумок ограбили магазин Сю. Впрочем, меня это нисколько не остановило, потому что я ломанулся на Третью улицу в надежде успеть в дисконтный центр, пока его полки окончательно не опустели. Увы, пока я добирался, там вообще ничего не осталось моего размера, поэтому прихватил то, что ни разу потом не надел. Мне повезло: в отличие от двух тысяч людей, меня не арестовали. Терри взяли в магазине, когда он осматривал себя в новых ботинках. Волнения оказались довольно сильными, поэтому в город ввели национальную гвардию и трое суток действовал комендантский час. Пострадало около сотни человек, трое были убиты.

Шла война во Вьетнаме. Туда отправляли молодых ребят, и белых, и черных, а домой они возвращались или в гробах, или наркоманами, или искалеченными. Мохаммед Али[30] был моим героем еще с тех времен, когда его звали Кассиусом Клеем. Помню, он был совсем молодой, когда побил Сонни Листона. Потом он отказался воевать во Вьетнаме, потому «не ругался и не имел никаких проблем с Вьетконгом», который не называл его «ниггером» и не линчевал его братьев. Али на всю жизнь стал моим кумиром, в некотором роде суррогатом несуществовавшего отца.

Важным моментом в развитии моего сознания (да и миллионов чернокожих американцев) стало 4 апреля 1968 года. После марша мы с Гарвином и Зулу вернулись в церковь. Мы сидели и ели чипсы, нарезку, донаты, как вдруг появился брат из Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения и закричал: «Доктора Кинга[31] застрелили!»

Началась паника, люди кричали. Кто-то включил радио, кто-то побежал смотреть новости. Мы услышали, что доктор Кинг приехал поддержать забастовку рабочих-мусорщиков в Мемфисе, штат Теннесси, где его и застрелили на балконе мотеля, в котором он остановился. Потом кто-то заорал: «Его убили! Они убили доктора Кинга!»

Наступила тишина. У всех был шок. Мозг отказывался верить. В такие секунды пролетает целая жизнь. А потом в помещении взорвалась волна ярости. Все мы выбежали на улицу и начали крушить все вокруг. Безумие. Ярость. Злость. Мы почувствовали собственную силу, но, несмотря на это, грабежи в белых кварталах быстро прекратились.

Через несколько месяцев в том же 1968 году убили Роберта Кеннеди. Думаю, это событие стало высшей точкой движения за гражданские права, антивоенных манифестаций, движения за права женщин, сексуальной революции, а также пиком в развитии поп-музыки и культуры в целом. Тогда нашему «идеализму» слегка пообломали рога, но это был период претворения в жизнь лозунга «Власть – народу!». Обещание того, что «все преодолеем» и пойдем до конца, мы не сдержали, и борьба оказалась более тяжелой и длительной, чем нам это представлялось.