В плену Времени - [22]

Я посмотрела на болезненную бледность идущей рядом барышни. Сесиль меж тем о чем-то сосредоточенно размышляла. Ее указательный пальчик левой руки выбивал нервную дробь по поему локтю. Видимо, "сестра" решала какую-то важную для нее дилемму. Я не мешала ей, замолкнув, шла медленными шажками, подстраиваясь под шаги девушки.

— А если я расскажу тебе о прошлом, ты все-все вспомнишь? — робко и несколько по-детски вдруг предложила Сесиль.

В моей душе все возликовало. Еще бы! Узнать обо всем из первых рук. Я насторожилась и осторожно ответила:

— Конечно. Если тебе не трудно.

Сесиль просияла. Ее бледное личико озарила такая красивая улыбка, что на миг ее лицо с тонкими аристократичными чертами, стало ослепительно прекрасным.

— Ну, что ты, милая сестрица! Совершенно не трудно. Даже наоборот — весьма рада помочь тебе.

— Великолепно, — с энтузиазмом отозвалась я. — Только давай пройдем вглубь сада, и ты мне все подробнейшим образом расскажешь.

Сесиль мне кивнула и, перехватив поудобнее ручку зонта, двинулась со мной в самую дальнюю часть сада. Я сгорала от любопытства, когда мы шли медленным шагом. Сесиль уже искала глазами скамью. Ее силы уже покинули, и охватила слабость. Наконец-то мы нашли место, куда присесть. Я аккуратно усадила "сестру" и сама уселась рядом. Сесиль слабо улыбнулась. Уголки ее по-детски пухлых губ дрожали.

— Как-то странно рассказывать своей сестре о ней самой, — отозвалась она.

— Да не спорю, — согласилась я, пряча свое нетерпение под маской напускного спокойствия.

— Ну, стало быть, слушай, — безмятежно отозвалась Сесиль.

Я приготовилась слушать и впитывать всю информацию, какую только получу от "сестры".

Она аккуратно сложила зонт, отложила его на край скамьи и начала свое повествование:

— Папенька наш — граф Никола Карлович Миллер. Он сын немецкого дворянина из Мюнхена и нынче служит в Киеве статским советником. А вот маменька — Елена Александровна, урожденная графиня Олисова, младшая дочь в семье. Наши родители познакомились на одном приеме в Петербурге. Маменьке в то время было семнадцать лет от роду. Через полгода ухаживаний, папенька объявил ее родителям о своих намерениях, осенью они поженились и переехали в Киев, где была служба папеньки. Через год появилась ты, а затем я…

— Что за имена такие странные у нас — Габриэль и Сесиль? — перебила я "сестру" озвучив вопрос, моментально пришедший мне на ум.

Сесиль улыбнулась уже ставшей мне привычной полуулыбкой и отозвалась:

— Маменька в юности увлекалась французскими романами. Так нас и назвали Габриэль Николавна и Сесиль Николавна. Папенька сперва был жутко против. Тебя он хотел назвать Лизаветой, а меня Дарьей. В который раз папенька кричал, что не станет называть своих дочерей иностранными именами, но он уж слишком любил нашу маменьку, чтобы долго ей перечить. Сама же маменька велела слугам себя величать "мадам Элен", а нас просто по имени, именно так называют аристократов за границей.

— Отчего же? Ведь всех дворян слуги кличут по имени и по-батюшке? — вырвалось у меня, в душе я возблагодарила себя за то, что в школе перечитала всех классиков девятнадцатого века и за то, что у меня отлично получалось подражать речи Сесиль.

— Папеньку они так и кличут, по-иному просто не смеют. А мне более нравится по имени и привычнее так, — большие глаза пытливо смотрели на меня. — Вспомнила о чем-нибудь?

Я отрицательно покачала головой. На личике "сестры" отразилось разочарование, но она не сдавалась:

— Я тебя называю сокращенно Гэйби, а ты меня кличешь Сисси. Это наши детские прозвища. Тилли — это наша нянька Матильда Леопольдовна Шац.

Я лишь слабо улыбнулась и виновато опустила глаза на мелкую гальку у наших ног, изображая полную растерянность. "Сестра" замолкла, видимо, она очень надеялась на то, что если она назовет наши детские прозвища, и я все вспомню.

— Может быть, ты расскажешь мне еще чего-нибудь, — тут же нашлась я.

Мне ужасно не хотелось расстраивать эту девушку. Сесиль рассмеялась, и ее звонкий переливчатый смех замер в кронах деревьев. Глаза внезапно приобрели светло-янтарный оттенок и заблестели подобно этому камню.

Она опять воодушевилась и затараторила:

— Ах, какая я глупая! Конечно! Надобно рассказать тебе о самом счастливом моменте.

— Да. Верно! — обрадовалась я тому, что буду владеть хоть частичкой этих самых воспоминаний. — И что это за счастливый для меня момент?

— Он счастливый для всей нашей семьи. Это когда мы поехали в Крым на все лето. Папенька в то лето смог уехать с нами в июле, и мы провели самые счастливые два месяца. Мы плавали в бухте на лодке, бывали в Севастополе, ходили на концерты, которые давали Воронцовы в их дворец, даже ходили в горы с проводником Михой. Тебе в то лето исполнилось шестнадцать. За тобой еще тогда приударил граф Зуев — пожилой господин далеко за сорок, лысоватый с густыми баками. Он даже осмелился просить у батюшки твоей руки, но ему было отказано. Хотя ты еще не выходила в свет. В тот сентябрь у тебя состоялся твой первый дебют в высшем свете.

Девушка говорила торопливо и взахлеб, стараясь вложить в каждое слово определенное значение. Ее оленьи глаза смотрели на меня с огромной надеждой, а на ее бледном личике было написано такое ожидание, что мое сердце дрогнуло, и я не могла обмануть ожиданий Сесиль. Я сделала задумчивую мину, пытаясь сообразить, что могу сказать, а что нет.