В плену Левиафана - [8]

Куда же подевался чертов синьор Тавиани?

Алексу не хотелось бы подниматься на второй этаж, куда ведет широкая лестница из красной ели. Там наверняка находится спальня старика. Слишком интимное пространство, не предназначенное для посторонних глаз. А Алекс и есть посторонний, вчерашний визит сторожа в магазинчик и последовавшая за этим беседа и возня с рубашками — его первый опыт общения с синьором Тавиани. И ничто не указывает на то, что опыт будет продолжен. Алекс пришел сюда, чтобы вернуть забытые стариком запонки, — только и всего.

Треск радиопомех раздражает.

Ничего дурного не случится, если Алекс выключит приемник и подождет старика в спокойной обстановке, лучше всего снаружи. Потому что оставаться здесь, в обществе темноликих гравюр и бумажных цветов, ему не особенно хочется.

Подойдя к радиоприемнику, Алекс наугад повернул одно из колесиков в нижней части панели. Послышался сухой щелчок, желтый свет погас и все тревожащие Алекса звуки разом пропали, — готово! Несколько секунд он рассматривал названия городов, нанесенных на шкалу: все названия были на немецком, и города в основном немецкие, но тем не менее нашлись и Лондон, и Париж, и Лиссабон, и Прага, куда совсем недавно отбыла девушка Алекса вместе со своим сноубордистом. В левом нижнем углу Алекс обнаружил название радиоприемника:

SABA.

Неожиданно Алекс испытал жгучее желание стать владельцем этого ретроприемника — вот если бы синьор Тавиани согласился уступить «Сабу» за небольшие деньги! Больших Алексу не потянуть, но вряд ли синьор Тавиани захочет расстаться с приемником. К концу жизни почти ни у кого не остается случайных вещей — все они превращаются в вещи «с историей», в вещи «со значением» и просто в воспоминания, к которым иногда так и тянет вернуться.

Хотя бы опосредованно.

Вздохнув, Алекс отлип от «Saba» и повернулся на сто восемьдесят градусов — лицом к комнате. И… увидел синьора Тавиани. Он сидел в кресле, положив руки на подлокотники и откинувшись на спинку. Поначалу Алексу показалось, что сторож просто задремал, но стоило молодому человеку приблизиться, как вскрылась страшная правда:

старик в кресле — мертв.

Невидящие, остекленевшие глаза мертвеца были устремлены в окно, на дорогу, где некоторое время назад мелькнул «ламборджини», а до этого прошествовал сам Алекс. Сейчас по дороге шла дочь герра Людтке с двумя близнецами — Аннетой и Эриком, пяти лет от роду. Очевидно, они направлялись на детскую площадку в парке, где стоит церковь. Отсюда до детской площадки — минут семь ходу, до подъемника — еще пять, а до Алекса и мертвого синьора Тавиани — каких-то две. Если сейчас Алекс выскочит из дома, он вполне может перехватить дочь герра Людтке, спокойную и рассудительную молодую женщину, работающую секретарем в полицейском управлении К. Уж она-то наверняка знает, что делать в случае обнаружения трупа.

Но поступить так означало бы испугать ни в чем не повинных Аннету и Эрика. Лишить их маленьких детских радостей: надувного батута, качелей с лошадками, фонтанчика с забавной овечьей мордой. А Эрик нацелен именно на фонтан: в руках он несет бумажный кораблик.

Нет-нет, Алекс не будет беспокоить ни близнецов, ни их мать. Каждый должен заниматься своим делом: старики — умирать, а дети — запускать кораблики в фонтан.

В позе старика не было ничего неестественного, на лице застыло выражение покоя и сосредоточенности. Никакого намека на страх перед неизбежностью конца, перед его внезапностью. Более того, вид у мертвого синьора Тавиани был торжественный: седые волосы аккуратно расчесаны на пробор, черные туфли начищены до блеска, из пиджачного нагрудного кармана торчит уголок кружевного платка. Край темно-синего галстука аккуратно заправлен в жилетку, и рубашка…

Ну конечно, это была та самая рубашка, которую Алекс продал сторожу только вчера. О каком особом событии говорил синьор Тавиани?

Неужели о встрече с собственной смертью?

Похоже на то. Правда, Алекс не совсем понимает, как можно заранее ее запланировать, но у синьора Тавиани уж точно есть особые привилегии: та часть его жизни, что прошла на глазах у жителей К., связана с местным кладбищем. С мертвыми. Наверняка они встретились где-нибудь поблизости — смерть и синьор Тавиани. Перекинулись парой слов о погоде, о тумане в горах (он не покидал окрестности всю весну), о мелких городских новостях и эпохальных событиях вроде открытия Центра скалолазания. Беседа была мимолетной, ни к чему не обязывающей, но смерть и синьор Тавиани чрезвычайно понравились друг другу. И договорились о новой встрече — обстоятельной.

Вот она и заглянула к нему на огонек.

Несмотря на общую благостность картины, что-то беспокоит Алекса. С туфлями синьора Тавиани все в порядке (на них нет ни единого пятнышка), пиджак и брюки, несмотря на старомодность фасона, выглядят добротно, галстучный узел завязан со знанием дела, о рубашке и говорить нечего — Алекс сам ее подбирал.

Но вот то, что находится непосредственно над воротником… Темно-красная полоса на жилистой стариковской шее! Вот он, источник беспокойства, — полоса! Полоса начинается точнехонько под правой скулой, пересекает кадык и заканчивается под левой, образуя окружность. Беспокойство Алекса сменяется страхом — уж не удавила ли синьора Тавиани заглянувшая в гости смерть? Не прошлась ли косой по его горлу, кажется, атрибут смерти — именно коса.