В паутине - [57]
— Не стану слушать ни слова против Ноэля, — вспыхнула Гей. — Я, что, должна засунуть его в карман? Он не должен разговаривать ни с одной девушкой, кроме меня? Что за жизнь! Я знаю Ноэля. Но ты всегда его ненавидела… ты рада поверить всему против него…
— О, Гей, дитя мое, нет, нет. Я не ненавижу его… я думаю только о твоем счастье…
— Тогда не беспокой меня всякими злыми сплетнями! — вскричала Гей так резко, что миссис Говард не осмелилась развивать далее эту тему и переключилась на более безопасную.
— Ты написала те письма счастья, Гей?
— Нет. И не собираюсь. Мамуль, это полная чушь.
— Но, Гей… подумай… я не суеверна, но знаешь, говорят, что если разорвать цепочку — будет тебе беда… это же ничего не стоит, всего каких-то шесть центов…
— Это предрассудки, мама. И я не собираюсь быть такой дурой. Пиши письма сама, если тебе хочется… если это тебя волнует.
— Это будет неправильно. Письмо было предназначено тебе. Это же недолго…
— Я не буду этого делать, и все, — упрямо отрезала Гей. — Ты же слышала, что по этому поводу сказал Роджер, мама.
— О, Роджер, он хороший врач, но он всего не знает. Существуют необъяснимые вещи… Твой отец всегда смеялся, так же как и ты, но оказался одним из тринадцати за столом, как раз перед своей смертью. Можешь говорить, что угодно, но я знала женщину, которая не написала письма счастья и сломала коленную чашечку две недели спустя после того, как сожгла полученное письмо.
— Миссис Сим Дарк сломала руку на прошлой неделе, но я не слышала, чтобы она сжигала какие-либо письма счастья.
Гей пыталась засмеяться, но обнаружила, что это нелегко — для нее, всегда готовой расхохотаться. В ее сердце поселилась незнакомая прежде противная боль, которую приходилось прятать от всех. Она не ревновала, не злилась и не подозревала. Конечно, Нэн пыталась запутать Ноэля в своей коварной паутине. Но Гей верила Ноэлю, да, она должна верить ему.
Ноэль появился через четыре дня. А также и Нэн. Они уселись втроем на ступеньки веранды, смеялись и болтали. Во всяком случае, Нэн и Ноэль. Гей больше молчала. Никто этого не замечал. В конце концов она поднялась и пошла к боковой калитке мимо веселых рядов мальв, мимо старых фруктовых деревьев в сумеречный сад, залитый загадочно-радостным лунным светом — лучшее место для встреч влюбленных. Она ждала, что Ноэль последует за ней. Он всегда так делал, до сих пор. Она прислушивалась к его шагам за спиной. Добравшись до боковой калитки, она повернулась, вглядываясь через сосновые ветви. Ноэль все еще сидел на ступеньках рядом с Нэн. Она не видела их, но слышала голоса. Она прекрасно знала, что Нэн смотрит на Ноэля своими раскосыми зелеными глазами — глазами, которые творили с мужчинами то, что никогда не умели смеющиеся, с золотыми искорками глаза Гей. И можно не сомневаться — губы Гей изогнулись в презрительной усмешке — Нэн уверяет его, что он самый замечательный парень на свете. Гей слышала это не раз. Да, он именно такой! Но у Нэн нет права так думать о нем, и нет права заставлять его думать, что так думает она. Гей сжала кулаки.
Она ждала и, кажется, очень долго. Закатное небо заливалось бледной зеленью, а праздный веселый смех рассыпался в кристально чистом воздухе над полями. Легкий таинственный аромат чего-то сокрытого, невидимого, сладкого витал вокруг.
Гей вспомнила немало почти забытых случаев. Мелких детских проделок Нэн, когда та каждое лето приезжала на остров на каникулы. Однажды на воскресном школьном пикнике Гей ужасно расстроилась, потому что у нее не было одного цента, чтобы заплатить за кинетоскоп, который показывал Хикси Дарк. А затем она вдруг нашла цент на дороге и собралась посмотреть в кинетоскоп, но Нэн забрала у нее денежку и отдала ее Хикси, чтобы позабавиться самой. Гей вспомнила, как плакала, и как Нэн смеялась.
День, когда Нэн явилась с большой чудесной плиткой шоколада, которой ее угостил дядя Пиппин. Тогда плитки шоколада были в новинку.
— О, пожалуйста, дай мне откусить, всего разочек! — умоляла Гей. Она обожала шоколад. Нэн рассмеялась и сказала:
— Может быть, дам тебе последний кусочек.
Она уселась перед Гей и начала есть шоколадку, медленно, не спеша, кусочек за кусочком. Наконец осталась последняя, сочная аппетитная доля, красиво укутывающая большой бразильский орех. А Нэн рассмеялась, сунула ее в рот и снова расхохоталась над слезами, что наполнили глаза Гей.
— Тебе так легко расплакаться, Гей, что нет никакого удовольствия заставлять тебя плакать, — сказала она.
День, когда Нэн сорвала новый бант Гей, потому что он был больше и жестче, чем ее собственный, и изрезала его ножницами. Миссис Альфеус наказала ее, но это не вернуло бант, и Гей пришлось носить старый, потрепанный.
Однажды Гей должна была петь на миссионерском концерте в церкви, а Нэн сорвала пение и чуть не довела Гей до истерики, внезапно показав пальцем на ее туфли и завопив: «Мышь!»
О, подобных воспоминаний набралась ни одна дюжина! Нэн всегда была такой — вкрадчивой, потакающей лишь себе, и жестокой, словно маленькая тигрица. Исполняла любую свою причуду, не заботясь, страдает ли кто от этого. Но Гей никогда не верила, что она может увести Ноэля.
«Энн из Зелёных Крыш» – один из самых известных романов канадской писательницы Люси Монтгомери (англ. Lucy Montgomery, 1874-1942). *** Марилла и Мэтью Касберт из Грингейбла, что на острове Принца Эдуарда, решают усыновить мальчика из приюта. Но по непредвиденному стечению обстоятельств к ним попадает девочка Энн Ширли. Другими выдающимися произведениями Л. Монтгомери являются «История девочки», «Золотая дорога», «Энн с острова Принца Эдуарда», «Энн и Дом Мечты» и «Эмили из Молодого месяца». Люси Монтгомери опубликовала более ста рассказов в газетах «Кроникл» и «Эхо», прежде чем вернулась к своему давнему замыслу, книге о рыжеволосой девочке и ее друзьях.
Героине романа Валенси Стирлинг 29 лет, она не замужем, никогда не была влюблена и не получала брачного предложения. Проводя свою жизнь в тени властной матери и назойливых родственников, она находит единственное утешение в «запретных» книгах Джона Фостера и мечтах о Голубом замке, где все ее желания сбудутся и она сможет быть сама собой. Получив шокирующее известие от доктора, Валенси восстает против правил семьи и обретает удивительный новый мир, полный любви и приключений, мир, далеко превосходящий ее мечты.
Канада начала XX века… Позади студенческие годы, и «Аня с острова Принца Эдуарда» становится «Аней из Шумящих Тополей», директрисой средней школы в маленьком городке. С тех пор как ее руку украшает скромное «колечко невесты», она очень интересуется сердечными делами других люден и радуется тому, что так много счастья на свете. И снова поворот на дороге, а за ним — свадьба и свой «Дом Мечты». Всем грустно, что она уезжает. Но разве не было бы ужасно знать, что их радует ее отъезд или что им не будет чуточку не хватать ее, когда она уедет?
Во втором романе мы снова встречаемся с Энн, ей уже шестнадцать. Это очаровательная девушка с сияющими серыми глазами, но рыжие волосы по-прежнему доставляют ей массу неприятностей. Вскоре она становится школьной учительницей, а в Грингейбле появляются еще двое ребятишек из приюта.
Канада конца XIX века… Восемнадцатилетняя сельская учительница, «Аня из Авонлеи», становится «Аней с острова Принца Эдуарда», студенткой университета. Увлекательное соперничество в учебе, дружба, веселые развлечения, все раздвигающиеся горизонты и новые интересы — как много в мире всего, чем можно восхищаться и чему радоваться! Университетский опыт учит смотреть на каждое препятствие как на предзнаменование победы и считать юмор самой пикантной приправой на пиру существования. Но девичьим мечтам о тайне любви предстоит испытание реальностью: встреча с «темноглазым идеалом» едва не приводит к тому, что Аня принимает за любовь свое приукрашенное воображением поверхностное увлечение.
Канада начала XX века… На берегу красивейшей гавани острова Принца Эдуарда стоит старый домик с очень романтичной историей. Он становится «Домом Мечты» — исполнением сокровенных желаний счастливой двадцатипятилетней новобрачной. Жизнь с избранником сердца — счастливая жизнь, хотя ни один дом — будь то дворец или маленький «Дом Мечты» — не может наглухо закрыться от горя. Радость и страдание, рождение и смерть делают стены маленького домика священными для Ани.
Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881 - 1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В десятый том Собрания сочинений вошли стихотворения С. Цвейга, исторические миниатюры из цикла «Звездные часы человечества», ранее не публиковавшиеся на русском языке, статьи, очерки, эссе и роман «Кристина Хофленер».
Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (18811942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В четвертый том вошли три очерка о великих эпических прозаиках Бальзаке, Диккенсе, Достоевском под названием «Три мастера» и критико-биографическое исследование «Бальзак».
Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881–1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В второй том вошли новеллы под названием «Незримая коллекция», легенды, исторические миниатюры «Роковые мгновения» и «Звездные часы человечества».
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
„А. В. Амфитеатров ярко талантлив, много на своем веку видел и между прочими достоинствами обладает одним превосходным и редким, как белый ворон среди черных, достоинством— великолепным русским языком, богатым, сочным, своеобычным, но в то же время без выверток и щегольства… Это настоящий писатель, отмеченный при рождении поцелуем Аполлона в уста". „Русское Слово" 20. XI. 1910. А. А. ИЗМАЙЛОВ. «Он и романист, и публицист, и историк, и драматург, и лингвист, и этнограф, и историк искусства и литературы, нашей и мировой, — он энциклопедист-писатель, он русский писатель широкого размаха, большой писатель, неуёмный русский талант — характер, тратящийся порой без меры». И.С.ШМЕЛЁВ От составителя Произведения "Виктория Павловна" и "Дочь Виктории Павловны" упоминаются во всех библиографиях и биографиях А.В.Амфитеатрова, но после 1917 г.