В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть) - [13]

— Че-пу-ха!

— Ближе к делу! — выкрикнула с дальнего края стола Нина Павловна. — Какой экономический эффект даст предлагаемая система в сравнении с существующей? И вообще что это такое — дискретный перевод?..

— Нина Павловна, — призывая к порядку, постучал карандашом по столу председательствующий. — Вопросы потом. Пусть товарищи кончат.

При этом лицо его приобрело хитроватое, даже плутовское выражение, глаза яростно заблестели, а подвижные морщинки в углах губ обрели подобие как бы затаенной, но и очевидной для всех улыбки, словно заместитель директора вполне разделял серьезные опасения Нины Павловны и сам в скором времени собирался задать подобный вопрос.

Не привыкшая церемониться с теми, кто не ходил перед нею, как говорили, «на цырлах», что могло означать и «на цыпочках», и производное от zierlich-manierlich, Нина Павловна демонстративно отвернулась. Она терпеть не могла «образованных», не боялась начальства, знала свое дело и умела сводить даже те концы нитей институтского планирования, которые не удавалось свести воедино всей электронно-вычислительной технике товарища Кирикиаса. Один из немногих в институте действительно незаменимых работников, Нина Павловна подписывала в министерстве сотни необходимых документов, связанных с планом, знала главные входы и запасные выходы сложнейших лабиринтов управленческих структур, и можно было только поражаться, как удавалось этой маленькой женщине держать на своих хрупких плечах финансовую судьбу огромного научно-исследовательского учреждения.

— Хочу напомнить, — обратился, казалось, уже к ней одной Андрей Аркадьевич, — что дискретный перевод, единственное назначение которого — инициировать творческую деятельность ученых, сам по себе тоже творчество, требующее изрядного языкового чутья, свободного полета ассоциаций, неожиданного раскрытия глубинного содержания подлинника. Программы необходимо составлять так, чтобы машина безошибочно выбирала то новое, необычное, что нам, переводчикам, помогает найти интуиция. Характер  и н т е р а п т о р о в  должен быть поэтому полностью обусловлен идеологией. Наиболее поучительные примеры истории, к которым здесь также апеллировали, свидетельствуют, между прочим, что  и н т е р а п ц и я, как и интерпретация, лежит в основе любого созидательного акта на протяжении всей человеческой деятельности. Я подчеркиваю: любого! Достаточно вспомнить Плавта, его переделки греческих авторов. Или Альбрехта фон Эйба, который, в свою очередь, переделывал Плавта. А сколько раз Шекспир переделывал то, что многократно переделывали до него! Раз уж мы взяли за правило прибегать к авторитетам… — В этом месте своего выступления Андрей Аркадьевич метнул сокрушающий взгляд в сторону задремавшего Бориса Сидоровича. Отяжелевшая голова старика упала на грудь, челюсть отвисла. — Сошлюсь хотя бы на высказывание Цицерона о выполненных им переводах речей Эсхина и Демосфена. «Я сохранил и мысли, и их построение, — говорит Цицерон, — их физиономию, так сказать, но не имел надобности переводить слово в слово, а только воспроизводил в общей совокупности смысл и силу отдельных слов; я полагал, что читатель будет требовать от меня точности не по счету, а — если можно так выразиться — по весу…» Non verbum e verbo, sed sensum exprimere de sensu. То есть не от слова к слову, а от смысла к смыслу — таково истинное понимание природы всякого перевода!.. Несомненно, дискретный перевод берет свое начало в глубинах истории. Столь же несомненно и то, что на современном этапе его развития нам потребуются не только  и н т е р а п т о р ы - в с т а в к и, но и  и н т е р а п т о р ы - п р о п у с к и , а также, возможно, ряд других формальных приемов, способных помочь исследователю остановить внимание в нужном месте, пережить эмоциональный всплеск, усилить творческий импульс, ослабляемый неизбежным воздействием огромного количества невыразительной, вторичной информации… Я кончил.

Никто не шелохнулся. От монотонного гудения кондиционера закладывало уши. Волшебная сеть была снова наброшена. В наэлектризованном воздухе витал целый рой незримых вопросов, однако никто не решался их задать.

— Можно? — обратился наконец к ведущему Игорь Леонидович Сирота. Получив разрешение, он еще более вытянул свое от природы вытянутое лицо, обратив его в сторону докладчика. — Вы тут рассказывали о художественных переводах. Но это, как говорится, область от нас далекая…

Послышались облегченные вздохи, покашливание, смешки, громкий шепот, словно сеть, накинутая Андреем Аркадьевичем, оказалась лишь кружевной тенью, оптическим обманом, теперь окончательно разоблаченным.

— Нельзя ли поближе к химии? — окончательно сформулировал свое возражение Игорь Леонидович.

— Да ведь нет существенной разницы…

— Извиняюсь. Не понял. Тогда что же такое, по-вашему, вся эта система?..

Конь так и плясал, так и рвался от нетерпения, но заместитель директора института Владимир Васильевич, как и подобает опытному наезднику, не отпускал до поры до времени узды, уже не в силах, впрочем, скрыть собственной радости.

— Товарищи, — обратился он к присутствующим, открыто улыбнувшись на этот раз Нине Павловне. — Мы с вами работаем, — отнес он подальше от глаз недавно подаренные ему побывавшими в институте японскими делегатами черные электронные, со множеством чудесных секретов, часы на левом запястье. — Так… Работаем мы без малого два часа. Какие будут предложения?