В оркестре Аушвица - [19]

Родители поддерживали ее, каждый на свой манер: мать гордилась дочерью, отец слушал, не переставая работать, и бурчал, если она, ошибаясь, начинала с начала: «Снова дудль-дудль-дудль? Когда уж ты наконец исполнишь отрывок целиком?»

Элен училась по методу Отакара Шевчика[36], принятому во всех русских академиях, осваивая самые трудные приемы и овладевая инструментом.

Элен не терпелось начать работать над «Чаконой», из партиты для скрипки соло ре минор Баха. Она трудилась до изнеможения и почти тайком выучила пьесу. Ее консерваторские преподаватели были не в курсе: узнай они, чем она занимается, случился бы страшный скандал.

Родители Элен пытались защитить детей от преследований: можно было отдать их в католические учебные заведения — такой выход предложил преподаватель сольфеджио, но рисковать не хотелось, ведь они могли сменить вероисповедание и отречься от культуры своего народа. Альтернатива — дать согласие на фиктивный брак дочери с одним из старшекурсников Консерватории.

Второй вариант казался предпочтительнее — Элен автоматически получила бельгийское гражданство, а родители жениха согласились расторгнуть брак, как только опасность отступит.

Отец Элен обратился к раввину за специальным разрешением, учитывая юный возраст девушки, жених и невеста отстояли длинную очередь в мэрию за бумагами, требовавшимися для заключения брака и натурализации. К несчастью, в тот момент бытовало стойкое заблуждение — мол, бельгийское подданство защитит от нацистов. Убийственная ошибка!

Договор о согласии на расторжение брака был подписан и спрятан в тайник, выдолбленный в ножке стула. Жить Элен и Леон собирались в семье «супруга».

15 июня 1943 года, рано утром, в квартиру ворвались трое мужчин в гражданском. Молодоженов выдали, кто-то написал донос. Сначала их отвезли в гестапо, на авеню Луиз, Элен допросили и сразу отправили в транзитный лагерь в Малине.

Будущих депортированных держат в старой казарме в ожидании «переезда» в рабочие лагеря, находящиеся, как все думают, где-то в Восточной Европе. В дортуарах, где собраны семьи, дни напролет выдвигаются предположения о характере работы и пункте назначения. Главное — не оказаться разлученными. Условия жизни «на передержке» вполне приличные, еды хватает. Здесь есть парикмахеры, портные, люди надеются пережить гитлеровское нашествие: невообразимое должно же когда-нибудь закончиться.

Элен знакомится с Фанни Корнблюм, их представляют друг другу — этикет никто не отменял, несмотря на тесноту и поруганную свободу.

В Малине Леон очень скоро заболел фурункулезом и был госпитализирован: его вылечили, а потом послали на убой. Элен его больше не видела. В составе № 21, отправившемся в путь 31 июля 1943 года, молодожены ехали в разных вагонах: она — в так называемом нормальном, в таких перевозят скот, устлав пол соломой. Леон путешествовал в «санитарном вагоне» — всех пассажиров сразу по прибытии отправили в газовую камеру вместе с медсестрами, которые отказались покинуть пациентов.

Поездка получалась беспокойной: большинство депортированных — молодые, храбрые и решительные люди — знали, что из предыдущего состава был совершен побег. Они полагали, что их везут в глубь Германии, в трудовой лагерь, не желали такой судьбы и запаслись пилами, молотками и отвертками, сделанными собственноручно или украденными в Малинском лагере.

Они выпилили люк в полу вагона, и некоторые рискнули, не зная, что эсэсовцы усилили охрану полевыми полицейскими, вооруженными до зубов и натренированными. Всех, кто попытался бежать, убили. Один, раненный в живот, прошел в ночи много километров и умер от потери крови. Никто ему не помог…

В Аушвиц они попали 2 августа 1943 года, ближе к полудню, и сразу окунулись в непонятную жизнь непонятного мира. Двери вагона открылись с резким стуком, эсэсовцы кричали Raus, Schnell![37], наносили удары дубинками по головам «отстающих». Люди выпрыгивали на перрон — простую земляную насыпь, шедшую параллельно путям. Ворота лагеря находились в ста метрах от станции.

Кричали люди, захлебывались лаем собаки, суетились узники в полосатой одежде, похожие на живых мертвецов. Они освобождали вагоны от вещей, выметали грязную солому, метались в разные стороны, как обезумевшие тараканы.

В ноздри новичкам ударила жуткая вонь. Элен, никогда в жизни не видевшая смерть живого существа, тем не менее сразу опознала ее запах.

Мужчин отделяют от женщин с детьми, люди начинают перекрикиваться, их строят в ряды по пятеро, бьют по плечам.

«Отбор» производит эсэсовец, равнодушный к судьбам узников: взмах стеком налево — жизнь, направо — смерть, налево — к лагерю, направо — к грузовикам, ждущим у путей.

Элен понимает: в этот мир ее привезли умирать, а не работать, нацисты даже не поинтересовались ее профессией. «Отобранные» проходят в ворота лагеря. Перед ними длинное здание с остроконечной башней, напоминающей карикатуру на голову: рот — главные ворота, два злобных глаза — окна. Их путь лежит направо, к женскому лагерю.

Элен плачет и не может остановиться. Она не знает, что один раз ей уже повезло, свою роль сыграл биологический фактор. Детей в Освенциме сразу посылают в газовую камеру, а Элен высокая для своего возраста.