В огне и тишине - [71]
— А кто ты, чтоб командовать? — набычился Семен.
— Молчи уж и слушай, что человек скажет, — размазывая слезы по щекам и зло шмыгая носом, остановила брата Клавдия. Тот что-то невнятно проворчал.
— Ближайший поселок, помнится, Тимоши? — Голос Сергея обрел твердость.
— Откуда это тебе помнится? — насторожился Семен. Но Клавдия дернула его за рукав.
— Значит, так, — ровно и уверенно заговорил Сергей. — Ты, Сема, сейчас же отведешь сестру в Тимоши. Можешь остаться там, если найдешь пристанище. А можешь вернуться и прямиком — на окопы, в рабочий лагерь. Я иду туда. Если придешь — встретимся и подумаем, как быть дальше. Теперь поточнее: что вы сделали и куда дели того полицая?
— Да задушил его этот дурак, — беззлобно пробурчала Клавдия.
— И?
— Ну там, в хате, и валяется.
— Когда другой полицай может привести подмогу?
— Не раньше как через час.
— Значит, времени в обрез. Колодец во дворе есть? Пошли.
Сергей заприметил в углу грабли. Безжалостно отломил рукоятку и, опираясь на нее, заковылял к хате. Общими силами дотащили тушу полицая до колодца, столкнули в глубину. Семен хотел было взять карабин. Но Сергей молча отобрал и тоже швырнул в колодец. Оглядевшись по сторонам, увидел каменный каток — такими рубчатыми каменными катками когда-то молотили расстеленные на току снопы пшеницы.
— А ну давай, Сеня, поднатужься. Волоки сюда эту каменюку да вали ее в колодец.
— Это зачем же? — краснея от натуги и подтаскивая каток к срубу, надсадно прохрипел Семен.
— А чтобы полицай не всплыл. Да и если станут искать его — не сразу бы нашли.
Покончив с этими делами, Сергей отозвал в сторону Клаву, чем кровно обидел Семена. Приблизил, что называется, глаза к глазам. У Клавы глаза заслезились, но она не сморгнула.
— Запомни, Клава, где бы и с кем бы ты меня ни увидела — ты меня не знаешь. Поняла? — Она сглотнула и мигнула. — Теперь: если доберешься до Балаклавы — нет, я тебя не заставляю, если придется, — найди в порту листригона. Ну, рыбака. Высокий, светловолосый, веселый, любит девушек затрагивать. Повертись около его шаланды. Если затронет, скажи: «Нет, ты не листригон. А такие мне не нужны». Запомни! Повтори! Так. Он тебя потом найдет. Скажешь: «Сестренка дома. И оба братишки с ней. Напиши. Очень ждет». Повтори! Не забудь! И сразу исчезай из Балаклавы к забудь того парня.
— Да что ты все: забудь да забудь!
— Так надо. Верь.
Вернувшись с Клавой к надутому Семену, резко приказал, именно приказал:
— А теперь бегом марш через пески прямо на Тимоши! Напрямик. Что есть духу. А я тут овражком выйду на акмонайские окопы. Ну, давай, ребята. Спасибо за ласку, а не свидимся — не поминайте лихом.
Клавдия как-то непроизвольно качнулась к нему, но Семен схватил ее за руку и действительно во весь дух поволок в поросшие прошлогодним полынком солончаковые, размокшие от нудных зимних дождей пески. Сергей, не теряя времени, заковылял, оскальзываясь, вниз по оврагу. Перед вечером он уже, охая и лениво отругиваясь от подталкивающего его полицая, шлепал по грязи с толпой усталых, обессиленных людей в «цивильный» лагерь на отдых. Есть дали сырую свеклу. Переговаривались, будто повариха то ли сбежала, то ли ее посадили в полицию.
…Дня через два, на час забывшись от изматывающей боли в ноге, очнулся оттого, что кто-то по-собачьи скреб его по боку. Сергей застонал, с трудом повернулся. Кто-то неразличимый в темноте задышал ему в ухо:
— Это я, Серега. Семен. Клавка велела к тебе. Говорит: один ты пропадешь. Опора, говорит, нужна. Ну вот я и того…
Сергей нащупал Семенову руку, с чувством пожал:
— А как же сеструха?
— Не сомневайся. Она аж в Биюк-сирень подалась. Говорит, там у нее подруга. Да ты за нее не думай. Она бой-баба.
— Бой-то бой, да там и немцы, и бродячие банды.
— Это ты верно. А чего ж делать-то?
Рядом заворочался работяга, простонал:
— Да вы дадите хоть отдохнуть, изверги. То немцы, то полицаи. А тут еще и вы.
Дружки примолкли.
— А ты как сюда пробрался? — немного погодя спросил Сергей.
— Да чего тут пробираться. Кругом проволока. На воротах два полицая и немец с лычками. Возле пулемета. И вся тебе охрана. Я с той стороны песок подрыл и пролез под проволокой. И вся хитрость.
— Это с какой же с той стороны? — вдруг явственным шепотом вмешался сосед.
Сергей напрягся. Семен затих.
— Слышь, паря? — Сосед явно придвинулся вплотную. — С какой, говорю, стороны под колючкой пролезть можно?
Сергей почувствовал, что Семен, весь напружинившись, начал приподниматься. Протянул руку, успокоительно погладил его по плечу. Тот расслабился, снова лег.
— А тебе что, к бабе сбегать? — полусонно прошептал Сергей.
— Да пошел ты… — шепотом огрызнулся сосед. — Это после сырого-то буряка к бабе? Спрашиваю, стало быть, думка есть.
— Ну, думка, она и у индюка есть. Да что-то дальше супа она его не доводит…
— Не доверяете? — зашептал сосед. — Ну что ж. И то верно. А только вы от меня никуда не подавайтесь. Днем, на работах, может, доверчивее станем.
Семен зашептал в самое ухо:
— Я его, дохляка, одной рукой…
— Тихо. Отдыхай. Утром увидим.
— Дождешься: утром он полицаям или самому фрицу стукнет. Не видишь разве: стукач же.
В 3-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли первые две книги трилогии «Песнь над водами». Роман «Пламя на болотах» рассказывает о жизни украинских крестьян Полесья в панской Польше в период между двумя мировыми войнами. Роман «Звезды в озере», начинающийся картинами развала польского государства в сентябре 1939 года, продолжает рассказ о судьбах о судьбах героев первого произведения трилогии.Содержание:Песнь над водами - Часть I. Пламя на болотах (роман). - Часть II. Звезды в озере (роман).
Книга генерал-лейтенанта в отставке Бориса Тарасова поражает своей глубокой достоверностью. В 1941–1942 годах девятилетним ребенком он пережил блокаду Ленинграда. Во многом благодаря ему выжили его маленькие братья и беременная мать. Блокада глазами ребенка – наиболее проникновенные, трогающие за сердце страницы книги. Любовь к Родине, упорный труд, стойкость, мужество, взаимовыручка – вот что помогло выстоять ленинградцам в нечеловеческих условиях.В то же время автором, как профессиональным военным, сделан анализ событий, военных операций, что придает книге особенную глубину.2-е издание.
После романа «Кочубей» Аркадий Первенцев под влиянием творческого опыта Михаила Шолохова обратился к масштабным событиям Гражданской войны на Кубани. В предвоенные годы он работал над большим романом «Над Кубанью», в трех книгах.Роман «Над Кубанью» посвящён теме становления Советской власти на юге России, на Кубани и Дону. В нем отражена борьба малоимущих казаков и трудящейся бедноты против врагов революции, белогвардейщины и интервенции.Автор прослеживает судьбы многих людей, судьбы противоречивые, сложные, драматические.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
От издателяАвтор известен читателям по книгам о летчиках «Крутой вираж», «Небо хранит тайну», «И небо — одно, и жизнь — одна» и другим.В новой книге писатель опять возвращается к незабываемым годам войны. Повесть «И снова взлет..» — это взволнованный рассказ о любви молодого летчика к небу и женщине, о его ратных делах.
Эта автобиографическая книга написана человеком, который с юности мечтал стать морским пехотинцем, военнослужащим самого престижного рода войск США. Преодолев все трудности, он осуществил свою мечту, а потом в качестве командира взвода морской пехоты укреплял демократию в Афганистане, участвовал во вторжении в Ирак и свержении режима Саддама Хусейна. Он храбро воевал, сберег в боях всех своих подчиненных, дослужился до звания капитана и неожиданно для всех ушел в отставку, пораженный жестокостью современной войны и отдельными неприглядными сторонами армейской жизни.