В огне братоубийственной резни… 1918-1919 годы - [13]

После убийства митрополита самосуды в городе прекратились. «Революционная инициатива» перешла на экономическую область – начались грабежи, реквизиции, контрибуции и т. п. Муравьев, выполняя обещание своим войскам о награде за взятие Киева, наложил на город многомиллионную контрибуцию. И теперь обыватель, который еще вчера, не хотел дать на защиту города от большевиков ни копейки, теперь выложил все сполна.

Разумеется, что в революционных войсках началось массовое пьянство, кутежи в ресторанах и игорных домах, разного рода дебоши. Комендант Киева матрос А.В. Полупанов распоясавшуюся «братву» не трогал.

Однако в ходе массовых пьянок начались разборки между самими победителями. Солдаты, до которых к тому же в это время дошел приказ Л.Д. Троцкого и Н. Крыленко о демобилизации, не захотели мириться с тем, что красногвардейцы получают жалование по 100–200, а матросы и вовсе по 400500 рублей. Началась буза, в результате которой и солдатам стали платить по 100 рублей. Несмотря на все эксцессы, происходившие в Киеве в течение трех большевистских недель, там присутствовали и моменты революционной романтики, присущая матросам «робингудовщина». Так, белоэмигрант А.А. Гольденвейзер впоследствии вспоминал: «…Первый лик большевизма, который мы увидели за этот короткий срок, не был лишен красочности и своеобразной демонической силы. Если теперь ретроспективно сравнить это первое впечатление со всеми последующими, то в нем ярче всего выступают черты удальства, подъема, смелости и какой-то жестокой непреклонности. Это был именно тот большевизм, художественное воплощение которого дал в своей поэме «Двенадцать» Александр Блок».

В целом, последствия похода армии Муравьева на Киев были огромны.

После взятия Киева разношерстные отряды Муравьева начали разбегаться, сократившись с 15 тысяч штыков до двух. При Муравьеве остались только матросы. В значительной степени именно из-за ультрареволюционной советизации Украины, Центральная Рада переориентировалась с Антанты на немцев, что имело огромные политические последствия для усиления агрессивности немцев по отношению к Советской России. 14 февраля 1918 года М.А. Муравьев был назначен командующим фронтом, получив задачу выступить против румынских войск, стремившихся, «под шумок», захватить Бессарабию и Приднестровье.

Ленин требовал действовать как можно энергичнее. В ответ Муравьев сообщал: «Положение чрезвычайно серьезное. Войска бывшего фронта дезорганизованы, в действительности фронта нет, остались только штабы. Одесский пролетариат дезорганизован и политически неграмотный. Не обращая внимания на то, что враг приближается к Одессе, они не думают волноваться. Отношение к делу очень холодное – специфически одесское». Поэтому в деле обороны Одессы М.А. Муравьев если только и мог на кого рассчитывать, то в первую очередь только на матросов.

В целом активное участие матросов в ликвидации центров старой власти, как в столице, так и на фронте накрепко привязало их к Октябрьской революции и вместе с ростом ее значения ещё более повышало роль матросов в общественном сознании. Этому много способствовала правая пресса. Продолжая называть революцию «переворотом», «путчем» большевиков и матросов, она пропагандировала их в глазах населения страны, нуждавшегося в персонификации революции. Причем, если большевиков, как политическую партию, можно было подозревать в политической корысти, то нападки на флот как общенациональный институт были малоэффективны, и пресса склонна была матросов оправдывать. Тем более что их «левый» радикализм в дооктябрьский период в значительной степени оправдывался фактом перехода власти к Советам. В сознании рабочих и других слоёв населения надолго закреплялось мнение, что в Октябрьской революции матросы «поставили эту власть». Соответственно в советских газетах печатались многочисленные приветствия и разного рода комплименты в адрес «красы и гордости русской революции». При этом закреплялась уверенность матросов, что Октябрьская революция дело их рук, и создавалась почва для матросской миссионерской деятельности. Например, в приветствии рабочих Сысертского завода в адрес Балтийского флота, опубликованном газетой «Уральский рабочий» 3 ноября 1917 года говорилось следующее: «Шлем тебе, родимый, наш горячий привет… Да будет твоя победа – победа наша!».

В результате отношение к матросам стало меняться на бытовом уровне даже со стороны представителей среднего класса. Так, после октябрьских событий в Петрограде многие дамы «общества» пооткрывали кафе (работавшие недолго за неимением продуктов). Главными посетителями их стали матросы. Причем от этих дам можно было услышать такие оценки: «…Матросы совсем не звери. Напротив, такие забавные. Что-то хотят разыграть, каких-то новых джентльменов…». Сами матросы очень хорошо чувствовали высоту, на которую возносила их революция. Примечательно, что в это время среди матросов распространилась мода на смену фамилий и имен, чтобы лучше соответствовать своему новому положению. Так, матросы 2-го Балтийского экипажа в декабре 1917 года подали прошение на смену своих имен и фамилий: «Шинкарев» на «Орлов», «Козьма» на «Владимир» (возможно, как у В.И. Ленина), «Скалдетский» на «Гром» и т. п. Соответственно месту матросов в революции шел процесс их внедрения в новые властные структуры. Тем самым, матросский радикализм получил новый мощный канал влияния на ход политических процессов в стране.