В одно мгновение - [76]

– Как раз в этом. Все дело в том дне. Ужасном, жутком дне. Финн умерла. Оз умер. Ты был прав, я не должна была оставлять Оза с Бобом.

– Зачем ты приехала? – ревет папа. Мамины слова ударили его как хлыстом. – Что натворил этот козел?

– Он облажался, – отвечает мама, совершенно не испугавшись папиной ярости. – Точно так же, как мы с тобой. – Она указывает на Вэнса. – Точно так же, как он. И как Хлоя. Мы все облажались, и ты не имеешь никакого права винить меня или бросить меня из-за этого.

Папа щурит глаза. Он похож на бешеного гризли. Его сильно отросшие немытые волосы слиплись и торчат во все стороны, глаза красные от алкоголя и недосыпа.

Мама прекрасна. Благодаря бегу она выглядит подтянутой, как девчонка. У нее давно уже не было таких длинных волос; сегодня она собрала их на затылке в нетугой узел, открыв высокие скулы и большие глаза. Она сейчас очень похожа на Хлою. Несмотря на свою ярость, папа не может отвести от нее взгляд.

Мама делает глубокий вдох, пытаясь успокоиться, и дрожащим голосом продолжает:

– Мы. Всегда были мы. Вот что помогло нам дожить вместе до этого самого момента, и теперь ты просто не можешь нас бросить.

– Что он сделал? – грохочет папа, не желая отвлекаться от Боба, и я радуюсь тому, что Боб сейчас в трех сотнях километров отсюда.

Мама пропускает его вопрос мимо ушей.

– Знаешь, что заставляло меня идти вперед в тот самый день?

Папа яростно раздувает ноздри.

– Ты, – говорит мама. – Ты и твоя дурацкая философия из печенек с предсказаниями, которой ты вечно бравировал перед девочками. Каждое путешествие начинается с первого шага. Очисти разум от слов «я не могу». Страх не дает тебе идти, а смелость толкает вперед.

Папа переводит глаза на окно. Его ярость уступает место другому, более сильному чувству, которое сложно описать. За окном рассветные лучи солнца освещают последние лоскутки обледеневшего снега мерцающим белым сиянием.

– Мне нельзя было оставлять Оза, – продолжает мама. – Теперь я это понимаю. – Она вдруг замирает и тихо охает, поднося руку ко рту. – Нет, не так, – бормочет она скорее самой себе, чем папе. – Я и тогда понимала. – Ее глаза бегают из стороны в сторону. – Поэтому я с ним не попрощалась. – Она отшатывается назад, хватается за спинку дивана, чтобы не упасть. – Понимала, но все равно ушла.

– Ради бога, Энн, ты о чем? – спрашивает папа, вновь клокоча от ярости.

Мама поворачивается к нему.

– Я сделала выбор, – говорит она. – Такой же, как когда отдала сапоги Мо, а не Натали. – Она сжимает и разжимает руку и ничего не говорит, но я знаю, что она думает про Кайла.

Папа мотает головой. Он злится и ничего не понимает.

– Я сделала выбор, – повторяет она. – Я знала, что не могу взять Оза с собой, и знала, что оставлять его небезопасно, но все равно ушла.

И спасла всех остальных, кричу я, но меня никто не слышит.

Папа закрывает глаза, словно его обвинениям нашлось подтверждение, и я вижу, как загорается последняя ниточка, связывавшая моих родителей. Но, похоже, шелк не горит, потому что тут в разговор вступает Вэнс:

– И спасли всех остальных. И знаете, мистер Миллер, не в обиду вам будет сказано, но вы совсем с катушек съехали. – Вэнс поворачивается к маме. – Ну правда, он совсем с катушек съехал.

Мама безуспешно пытается улыбнуться.

– Нет, я серьезно, мужик, ты вообще понимаешь, какой подвиг совершила миссис Миллер? Мне жаль, что вы потеряли Оза, но она не виновата, что ей пришлось его бросить. У нее был выбор – оставить его и добраться до дороги или сидеть там и сдохнуть вместе со всеми. Но тогда всем нам была бы хана – и вам, и мне, и Хлое, – всем. Если честно, пора вам уже трезво взглянуть на вещи.

Папа изумленно смотрит на него. Вэнс не обращает на него никакого внимания. Он подходит к маме и напряженно, с явным волнением смотрит на нее.

– Как Хлоя? – спрашивает он.

Папа на миг забывает о своей ярости и с таким же волнением смотрит на маму. Тревога за тех, кто выжил, пересиливает его скорбь по умершим.

Мама гладит Вэнса по щеке. У нее в глазах стоят слезы. Она невероятно рада тому, что он жив и сейчас стоит перед ней.

– Приезжайте и сами увидите, – отвечает она. – Через две недели, в воскресенье, на Пасху. Я приготовлю окорок. – Она смотрит на папу. – Мне бы хотелось, чтобы вы оба приехали.

Папа ничего не отвечает, но я отчетливо понимаю, что про себя он недоверчиво хмыкает. Мама хмуро оглядывает его с ног до головы.

– Ужин в шесть. Не опаздывайте. И бороду сбрей, вид у тебя как у горного козла.

Мама отворачивается, и Вэнс провожает ее до двери. Только я вижу, как папа с едва заметной улыбкой почесывает свою заросшую бородой шею.

– А Хлоя будет не против, если я приеду? – напряженно спрашивает Вэнс, и в его голосе звенит надежда.

Мама снова гладит Вэнса по щеке:

– Она не меньше меня будет рада увидеть, что у тебя все в порядке.

И я чувствую, что ее слова вселяют в него веру. Он делает глубокий вдох, расправляет плечи. У меня в горле застревает комок: даже не верится, что я так за него переживаю.

Едва дверь коттеджа захлопывается у мамы за спиной, как папа говорит:

– Мы не поедем.

Вэнс резко поворачивается к нему.