В Новом Свете - [123]

«Героиня Ефимова — не столько даже молодая женщина, носящая явно литературную фамилию Денисьева и не мыслящая ни одного дня своей жизни без любви, сколько сама по себе Любовь. Любовь, как изображена она в этом романе, — несомненно живой, одушевлённый предмет, нечто прекрасное само по себе.

Роман, сюжет которого как бы ходит по острому краешку, нигде тем не менее не срывается в обывательщину, в житейскую трясину. Он, напротив, обыденность поднимает — до уровня высоких человеческих чувств, душевной щедрости и широты». («Континент», 2006, №128) «[Литературное] расследование» ведется столь бережно и с таким вниманием к чувствам давно умерших, что исчезает всякое искушение обвинить автора в стремлении рьггься в чужом грязном белье... Напротив, по прочтении возникает желание вновь открыть для себя основательно забытых классиков. («Московская правда», 2007, 7 августа)

Журналистка Анна Кузминская раззадорила меня на подробный разговор о романе, и я рискнул выглянуть из-за спин своих героев и сказать что-то от себя про их судьбы и чувства. Отвечая на вопрос о выборе темы романа, я говорил, что это в традициях русской литературы — откликаться на горе, которое писатель видит вокруг себя. В советское время горя было полно, причём настоящего — война, террор, голод, нищета, но писать об этом было нельзя. Эмигрировав в Америку, я оказался в стране, которая сумела защитить себя от террора, голода и нищеты. И здесь, мне кажется, драма личных, семейных отношений выступила на первое место. Главное горе здесь — одиночество. Каждый второй брак кончается разводом, поколение за поколением вырастает в разрушенных семьях. Это какой-то океан горя — взрослого и детского — порой невидимого, не отлитого в слова протеста. Причём оно плодит само себя, потому что в человеке, росшем без любви и заботы родителей, умеющих создать тепло семейного очага, созревает ожесточение, чреватое — снова и снова — одиночеством.

Обо всём этом невозможно не думать, нельзя не писать. Ведь и моя героиня, до её эми1рации в Америку, росла в разрушенной семье. Предлагать рецепты спасения — не дело писателя, но его персонажи, мучаясь своими личными переживаниями, имеют право искать какой-то выход. И их часто выносит к этой больной теме: как людям — мужчинам и женщинам — жить друг с другом, чтобы стать источником радости и любви, а не подозрений и ненависти? Они страдают, мучаются, ищут — а я только вглядываюсь в их метания с бесконечным сочувствием и интересом. И если они находят какой-то новый — пусть даже не одобренный господствующей моралью — способ рытья туннеля из камеры своего одиночества, это не может не увлечь меня, это непременно будет вплетено в ткань повествования.

Кузминская спросила, не считаю ли я ложным традиционное представление о единственной и верной любви, воспеваемое классиками в последние пару веков.

Я уточнил: не ложное, нет, — но неоправданно расширенное. В романе приводятся отрывки из переписки Андрея Белого с Блоком, в котором оба поэта признают — и словами выражают — различие между влюблён и люблю. Вот эта-то важнейшая разница между двумя эмоциональными состояниями ускользала и ускользает от многих пишущих и читающих до сих пор.

Есть любовь и есть влюблённость. Нам привычно, когда сначала случается влюблённость, кидает двоих друг к другу, а потом — если повезёт — начинается любовь. Но миллионы раз происходит и в обратной последовательности: в дружеской или служебной или даже родственной компании между мужчиной и женщиной зарождается любовь — сначала почти неотличимая от дружбы, но потом — под ветерком вынужденной тайны — этот уголёк разгорается в костёр влюблённости. И дальше: измены, разводы, «аморалки».

Любить кого-то одного можно всю жизнь. Влюблённость же по самой сути своей не может длиться вечно, как не может вечно гореть костёр. Опасность этого неразличения состоит в том, что любви предъявляют невыполнимое требование: пылать, манить и волновать, как это по силам только влюблённости. Когда молодые люди, влюблённые друг в друга, вступают в брак и обнаруживают, что влюблённость сходит на нет — а их никто не предупреждал, что это неизбежно! — они впадают в растерянность, в разочарование, ищут причины разочарования в супруге — и, конечно, находят их. А после этого начинают подсознательно и жадно искать новую любовь-влюблённость.

Как защитить семью — столь необходимую для жизни общественного организма — от пожара новой влюблённости? Человечество бьётся над этим тысячелетия и выработало два принципиально разных решения. Были общества, в которых женщину — живой соблазн — просто запирали под замок. Древние греки прятали её в гинекей (женская половина дома), русские — в терем, мусульмане — в гарем, под чадру. В обществах с более свободным укладом, где мужчинам и женщинам разрешено встречаться друг с другом и чаровать, необходимым условием сделалось право на развод. Насколько остро этот вопрос стоял уже в древности, видно из того, как часто развод упоминается в Библии. И когда Христос выдвигает своё требование «не разводиться», ученики его говорят: «Если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться» (Мф. 19,10). На что Он отвечает им: «Не все вмещают слово сие, но кому дано». А те, «кому не дано», пополняют и будут пополнять многомиллионные армии холостяков во всём мире.