В ногу! - [90]

В свои пятьдесят лет Андерсон входит в полосу тяжелого творческого кризиса, затянувшегося на многие годы. Он чрезвычайно болезненно реагирует на постоянные уколы критики, мучительно ищет темы для новых произведений, бесплодно экспериментирует с композицией и стилем, вполне сознавая при этом, что терпит одно поражение за другим.

Своеобразным отвлечением, искусственной заменой подлинного творчества явилась для писателя покупка осенью 1927 г. двух газет, «Смит каунти ньюз» и «Мэрион демократ», выходивших в расположенном поблизости от «Рипшина» городке Мэрион. Андерсон стал не только владельцем газет, но и их редактором, а также автором большинства материалов. Местные репортажи, небольшие импрессионистические зарисовки и эссе он писал с удовольствием, так как это давало возможность сохранить привычную тематику и близкий ему социальный колорит. Он чувствовал себя в своей среде; очень скоро он стал известной в городе фигурой, человеком, которого почитали и к которому тепло относились те, для кого он писал и кого пытался немного «образовать». Его скетчи были живыми, яркими, острыми; любой журналист позавидовал бы их качеству и профессиональному уровню. Но Андерсон не был журналистом; несмотря на ряд творческих неудач, он по-прежнему оставался писателем, художником, которого подобная работа едва ли могла полностью удовлетворить.

Тяжелое душевное состояние этих лет усугубляет семейный разлад — в 1929 г. распадается третий брак Андерсона (официально развод будет оформлен три года спустя). В состоянии депрессии писатель передает обе газеты в ведение своего сына Роберта, а сам, подчиняясь очередному порыву бросить все и бежать, совершает несколько быстрых бесцельных поездок — в Чикаго, в окрестности Нью-Йорка, во Флориду, в Вирджинию. «Честно признаться, в этом году я находился в таком удрученном состоянии, в каком едва ли себя помню, — писал Андерсон в июне 1929 г. своему другу Фердинанду Шевиллу. — (…) Я испытывал огромное искушение бросить все и попробовать что-нибудь новое, как я уже проделывал столько раз, — новое место, новую любовь, писать новую книгу…»[152].

Внезапным и спасительным стимулом к жизни явилось для Андерсона знакомство в 1930 г. с Элинор Копенхэйвер (ок. 1896–1985) — женщиной, которой суждено было разделить с писателем последние десять лет его жизни и на которой он женился 6 июля 1933 г. В Мэрионе Копенхэйвер занимала должность чиновника системы социального обеспечения; ко времени знакомства с Андерсоном она к тому же активно участвовала в организации нараставшего на юге Америки пролетарского движения.

Мощная волна рабочих движений в США явилась следствием безработицы и нищеты, в которую ввергла страну в начале 1930-х гг. экономическая депрессия. Увлечение идеями социализма и коммунизма стало характерным знаком эпохи: коммунисты предлагали наиболее радикальные и, казалось, единственно эффективные методы борьбы за социально-экономическое обновление общества. Приветствуя коммунистические лозунги о всеобщем равенстве и братстве, лишь немногие задавались вопросом, что в реальности несет с собой диктатура пролетариата. Интеллигенция США переживала прилив социального энтузиазма, требуя быстрых и решительных перемен, и Андерсон не был исключением из общего числа.

Справедливости ради следует отметить, что вовлеченность писателя в сферу социальной активности имела под собой в первую очередь личную подоплеку, явившись прямым следствием завязавшихся отношений с Элинор Копенхэйвер. В его интересе к коммунистическим идеям естественным образом сказались, однако, и искренняя симпатия к бедственному положению рабочих и их семей, желание найти выход из тупика, в котором, по всеобщему мнению, оказалась Америка. Кроме того, общественная активность в некоторой степени содействовала решению собственных психологических и творческих проблем Андерсона, давая иллюзию деятельного, осмысленного участия в жизни. В 1931 г. Андерсон открыто объявляет себя радикалом, а чуть позже ставит подпись под манифестом «Культура и кризис», составленным Эдмундом Уилсоном, Уолдо Фрэнком и Льюисом Макфордом. Документ этот призывал к «социально-экономической революции, которая должна была стать шагом к созданию в Соединенных Штатах новой человеческой культуры, основанной на общественной собственности, которая позволит людям употребить всю свою энергию на духовное и интеллектуальное совершенствование»[153]. Романтический идеализм манифеста вполне соотносится с взглядами самого Андерсона на проблему политического и экономического переустройства. При всей готовности содействовать социальной революции, при всем сочувствии идеям социализма и коммунизма он тем не менее едва ли до конца понимал суть обеих доктрин и вообще вряд ли отличал одну от другой. На упреки друзей в нежелании вникнуть в существо дела Андерсон с некоторым смущением отвечал, что он человек «неполитического склада ума», что он в первую очередь художник, которому в вопросах политики приходится всецело положиться на честность людей, представляющих заслуживающие внимания идеи.

Несмотря на призывы левых радикалов к идеологизации культуры, Андерсон придерживался твердого мнения, что смешение искусства и политики невозможно. Писателю никогда не встать на место рабочего и, как бы он ни «маскировался» под пролетария, такой обман сколько-нибудь долго продлиться не может. Хороший писатель, по мнению Андерсона, не может обойти в своем творчестве социальные проблемы, но его дело — правдиво отражать их в своих книгах, а не писать политические прокламации. И хотя выпущенный писателем в 1932 г. роман «По ту сторону желания» («Beyond Desire») можно было бы с известной долей условности назвать «пропролетарским», он все равно оставался далек от идеологической схемы — его слабости и недостатки (а их там, увы, было немало) имели чисто литературный характер.