В незнакомых садах - [20]

Давид подумал о том, как кто-то в этом городе отсекал конечности Адама, крохотные ручки и ножки, орудуя топором или ковровым резаком, и не мог себе этого вообразить. Кто-нибудь должен искупить то, что было сделано с Адамом.

Давид представил, что он строит этому ребенку воздушного змея. Многому он не мог научить, он мог только показать, как склеить дощечки, как прикрепить веревку, какой клей лучше взять для куска бумаги. Мысленно он увидел, как ребенок держит змея в руке, а сам он мчится по широкому лугу и Адам бежит за ним. «Отпускай!» — кричит Давид, и Адам отпускает змея, который тут же взмывает в воздух. Давид стоит на лугу и держит веревку в руке. Он смотрит в небо, и Адам тоже. Давид чувствует слабое подергивание змея. Бег утомил его. Адам подбегает к нему, и Давид протягивает мальчику веревку, кладет руки ему на плечи, говоря: «Осторожней, потихоньку. Не бойся, я держу тебя». Всего-навсего воздушный змей, но Адам запомнит его до скончания времен.

В квартире стояла полная тишина. Лишь теперь Давид расслышал звуки, доносившиеся от соседей. Он различил шум воды, шаги, радио. Давид встал и вышел на балкон. Рядом стояла японка и поливала цветы в больших глиняных горшках. Давид поздоровался с ней, а она — с ним.

— Я ваш новый сосед, — представился Давид.

— Nice to meet you,[5] — произнесла в ответ японка и улыбнулась.

— Nice to meet you, too,[6] — отозвался Давид. Ему хотелось что-то добавить, но потом он решил вернуться в комнату.

«У меня еще есть время, — подумал он, — как-нибудь все устроится».

Остановка

Мы сидели на перроне на своих сумках. Даниэль и я сняли майки и сидели голые по пояс, на Марианне красовались обрезанные джинсы и верхняя часть бикини. Пот лился ручьями. Железная крыша потрескивала от жары, а над путями плавился раскаленный воздух. Начальник станции сказал, что наш поезд запаздывает по крайней мере на два часа. Но мы от этого даже не расстроились — казалось чудом, что в такую жару вообще ходят поезда.

— Жалко, у нас нет с собой музыки, — посетовала Марианна.

Станционное кафе было закрыто. Даниэль сказал, что сходит в деревню за мороженым. Он долго не появлялся, а когда наконец пришел, мороженое уже растаяло, и мы съели его, откусывая сразу помногу. Затем до нас донесся свист локомотива. По времени не прошло и часа. На горизонте в ослепительном сиянии появился поезд. Казалось, он парит над путями. Медленно-медленно состав приближался к нам. Начальник станции вышел из своей конторы. На нем были рубашка с короткими рукавами и фуражка. Поезд не спеша вкатился на станцию и потянулся мимо нас. Громко и протяжно завизжали тормоза. Вагоны были старыми. Их перекрасили в белый цвет, а на боках нарисовали красные кресты. Оконные шторы все до одной были опущены. Наконец визг прекратился, и поезд, вздрогнув, встал. Воцарилась тишина.

Белый поезд пришел, но дальше ничего не происходило. Лишь в конторе надрывался телефон, заставив начальника наконец вернуться туда и снять трубку. Через соседнюю автостоянку к станции спешил грузный мужчина, одетый в черное. Он весь взмок и утирал пот со лба белым носовым платком. Только он подошел к составу, как в одном из вагонов открылась дверь, его впустили, и дверь тут же захлопнулась.

— У тебя спина сильно покраснела, — сказала Марианна. — Дай-ка я ее намажу.

Она достала из рюкзака тюбик с защитным кремом, сдвинула на нос очки, чтоб лучше видеть, и начала натирать мне спину.

— Что это за поезд? — поинтересовался Даниэль. Он поднялся и пошел по перрону к последним вагонам. — Сплошь больные, — сказал он, вернувшись, — спецсостав до Лурда.

Я заметил, как одна из штор немного приподнялась. В узкой щели появилось лицо. Кто-то нас рассматривал. Потом поползли вверх шторы и на других окнах, люди выглядывали наружу. Некоторые свешивали за окно руки. Из каких-то купе никто не выглядывал, но там тоже поднимались шторы, и я увидел, что на полках лежат, шевелятся больные. Увидел спину, голову, ногу, переворачиваемую подушку. Больные находились в постоянном движении. Казалось, им было нехорошо, наверно, их мучили боли, томила жара. Я чувствовал, что между нами и ними непреодолимая бездна. Из одного окна выглядывала монашенка в светлых одеждах, с белой крылатой шапочкой на голове. Лицо ее торжествующе светилось.

— Одни больные, — сказала Марианна. — Можно подумать, они никогда бикини не видели.

Она перестала мазать мне спину, отвернулась от поезда и натянула майку.

— Там, должно быть, убийственно жарко, — предположил я.

— А нам еще предстоит попариться, — ответила Марианна. — Как думаешь, они заразные?

— Чего они на нас уставились? — возмутился я.

Стояла мертвая тишина. Лишь порой ее прерывал чей-то кашель. Я закурил.

— Иногда мне кажется, что больным живется проще, — сказал Даниэль. — Они хотя бы знают, на что им рассчитывать в будущем.

— И ты думаешь, они в это будущее верят? — спросила Марианна.

— Конечно, — вставил я, — но легче им от этого не становится.

У окна прямо напротив нас стояла старушка. Ее рука бессильно свисала вниз. Она перебирала пальцами воздух, словно ощупывала какую-то ткань или пропускала сквозь них песок. Позади раздался звучный грохот. Металлические жалюзи станционного кафе поползли вверх. Мужчина в белом жилете вынес на перрон несколько пластиковых столов и стульев. Как только он зашел в кафе, я встал и последовал за ним.