В наши трудные времена - [4]

Что благородны львы — выдумывают зайцы.

1956 

Я о богатстве сроду не мечтал

Я о богатстве сроду не мечтал.

И капитал считаю вещью грязной.

Но говорят, я нынче мыслить стал

Методою мышленья — буржуазной.

Так говорят мне часто в наши дни

Те, у кого в душе и в мыслях ясно.

В Америке такие, как они,

За те ж грехи меня б считали красным.

Решительно теперь расколот век.

В нем основное — схватка двух формаций.

А я ни то, ни сё — я человек.

А человеку — некуда податься.

Повсюду ложь гнетет его, как дым,

Повсюду правда слишком беспартийна.

Таких, как я, — правительствам любым

Приятней видеть — в лагере противном.

Но все равно потом от всех страстей,

От всех наскоков логики плакатной

Останется тоска живых людей

По настоящей правде. Пусть — абстрактной.

1954

Я не был никогда аскетом…

Я не был никогда аскетом

И не мечтал сгореть в огне.

Я просто русским был поэтом

В года, доставшиеся мне.

Я не был сроду слишком смелым.

Или орудьем высших сил.

Я просто знал, что делать, делал,

А было трудно — выносил.

И если путь был слишком труден,

Суть в том, что я в той службе служб

Был подотчетен прямо людям,

Их душам и судьбе их душ.

И если в этом — главный кто-то

Откроет ересь —

                что ж, друзья.

Ведь это всё — была работа.

А без работы — жить нельзя.

1954

Подмосковная платформа в апреле

Еще в лесу зима бела,

Но за лесным кварталом

Уже по улицам села

Ступаешь снегом талым.

И ноги ходят вразнобой,

И душно без привычки

Ходить дорогой зыбкой той

К платформе электрички.

Но вот дошел ты. Благодать.

Кругом в воде березки.

И странно-радостно ступать

На высохшие доски.

Здесь на платформе — май, весна,

Пусть тает снег… Но явно

Дождями вымыта она

И высохла недавно.

1955 

Рассудочность

Мороз был — как жара, и свет — как мгла.

Все очертанья тень заволокла.

Предмет неотличим был от теней.

И стал огромным в полутьме — пигмей.

И должен был твой разум каждый день

Вновь открывать, что значит свет и тень.

Что значит ночь и день, и топь и гать…

Простые вещи снова открывать.

Он осязанье мыслью подтверждал,

Он сам с годами вроде чувства стал.

Другие наступают времена.

С глаз наконец спадает пелена.

А ты, как за постыдные грехи,

Ругаешь за рассудочность стихи.

Но я не рассуждал. Я шел ко дну.

Смотрел вперед, а видел пелену.

Я ослеплен быть мог от молний-стрел.

Но я глазами разума смотрел.

И повторял, что в небе небо есть

И что земля еще на месте, здесь.

Что тут пучина, ну, а там — причал.

Так мне мой разум чувства возвращал.

Нет! Я на этом до сих пор стою.

Пусть мне простят рассудочность мою.

1956 

Я жил не так уж долго…

Я жил не так уж долго,

Но вот мне тридцать лет.

Прожить еще хоть столько

Удастся или нет?

Дороже счет минутам:

Ведь каждый новый год

Быстрее почему-то,

Чем прошлый год, идет…

  Бродил я белым светом

  И жил среди живых…

  И был везде поэтом,

  Не числясь в таковых.

  Писал стихи, работал

  И был уверен в том,

  Что я свое в два счета

  Сумею взять потом —

  Потом, когда событья

  Пойму и воплощу,

  Потом, когда я бытом

  Заняться захочу.

  Я жил легко и смело,

  Бока — не душу — мял,

  А то, что есть пределы,

  Абстрактно представлял.

Но никуда не деться, —

Врываясь в мысль и страсть,

Неровным стуком сердце

Вершит слепую власть.

Не так ночами спится,

Не так свободна грудь,

И надо бы о быте

Подумать как-нибудь.

Советуюсь со всеми,

Как быть, чтоб мне везло?

Но жалко тратить время

На это ремесло…

1956 

Трубачи

Я с детства мечтал, что трубач затрубит,

И город проснется под цокот копыт,

И все прояснится открытой борьбой:

Враги — пред тобой, а друзья — за тобой.

И вот самолеты взревели в ночи,

И вот протрубили опять трубачи,

Тачанки и пушки прошли через грязь,

Проснулось геройство, и кровь пролилась.

Но в громе и славе решительных лет

Мне все ж не хватало заметных примет.

Я думал, что вижу, не видя ни зги,

А между друзьями сновали враги.

И были они среди наших колонн,

Подчас знаменосцами наших знамен.

Жизнь бьет меня часто. Сплеча. Сгоряча.

Но все же я жду своего трубача.

Ведь правда не меркнет, и совесть — не спит.

Но годы уходят, а он — не трубит.

И старость подходит. И хватит ли сил

До смерти мечтать, чтоб трубач затрубил?

А может, самим надрываться во мгле?

Ведь нет, кроме нас, трубачей на земле.

1955 

Credo

Надоели потери.

Рознь религий — пуста,

В Магомета я верю

И в Исуса Христа.

Больше спорить не буду

И не спорю давно,

Моисея и Будду

Принимая равно.

Все, что теплится жизнью,

Не застыло навек…

Гордый дух атеизма

Чту — коль в нем человек.

Точных знаний и меры

В наши нет времена.

Чту любую я Веру,

Если Совесть она.

Только чтить не годится

И в кровавой борьбе

Ни костров инквизиций,

Ни ночей МГБ.

И ни хитрой дороги,

Пусть для блата она, —

Там под именем Бога

Правит Суд сатана.

Человек не бумага —

Стёр, и дело с концом.

Даже лгущий для блага —

Станет просто лжецом.

Бог для сердца отрада,

Человечья в нем стать.

Только дьяволов надо

От богов отличать.

Могший верить и биться,

Той науке никак

Человек обучиться

Не сумел за века.

Это в книгах и в хлебе

И в обычной судьбе.

Чёрт не в пекле, не в небе —

Рядом с Богом в тебе.

Верю в Бога любого

И в любую мечту.

В каждом — чту его Бога,

В каждом — чёрта не чту.

Вся планета больная…

Может, это — навек?

Ничего я не знаю.

Знаю: Я человек.

1956