В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле - [211]
В 1976 г. два заведующих отделами в Институте географии, мощные и авторитетные фигуры, В. М. Гохман и Я. Г. Машбиц выдвинули идею проблемного страноведения. Описание страны должно центрироваться по нескольким основным проблемам, наиболее важным для нее и рассматриваемым во взаимосвязи. Иначе можно утонуть в море фактов, так и не успев напоследок сказать главное. Над теми же проблемами работал и Пуляркин, защитивший в 1972 г. докторскую диссертацию по экономико-географическим процессам в сельском хозяйстве стран Азии. Это тоже был ответ на вызов времени. В 70-е годы классическое страноведение стремительно устаревало, само это понятие стало вытесняться региональной географией, вовсе не предполагающей в качестве обязательного условия ни комплексности характеристик стран и регионов, ни тем более выделения и изучения процессов, определяющих их развитие. Строго говоря, региональной географией можно считать описание любой территории в любом аспекте. Едва ли тут есть интеллектуальные барьеры, взять которые по силам немногим. Интеллектуальный климат 70-х, увлечение количественными методами почти во всех социальных науках, стремление построить теоретическую географию по образу и подобию теоретической физики (вопреки предостережениям Хайека о невозможности сформулировать законы в социальных науках столь же непреложные, как и в науках естественных, о которых по одну сторону железного занавеса почти не знали, а по другую – почти не вспоминали), способствовали стремлению отправить страноведение в музей истории науки, проводив его туда с почестями, но возможно быстрее. «Впрочем, о былом обычно уже не спорят, – писал Пуляркин. – Да, вклад сделан, страноведение выполнило предназначенную ему роль, но лишь в рамках создания территориальных описаний и характеристик. Более же сложные научные задачи, выдвигаемые нынешним днем, оно, де, принципиально не в состоянии реализовать, а поэтому должно ограничиться информационными целями, просвещая широкие массы населения: «всяк сверчок знай свой шесток»[47].
Между тем престарелый классик либерализма был прав, и В. А. Пуляркину оставалось только с грустью наблюдать победное шествие модных заблуждений. Его любимая наука не шла своим путем к своим целям, а копировала то, что никоим образом не могло привести к успеху. «Внедрение количественных методов в географию особенно способствовало усилению ее систематической части за счет другой, региональной, при явной недооценке герменевтического обоснования страноведения как науки (однако эта сложная дискуссионная проблема нуждается в специальном анализе). Более того, стали появляться высказывания о том, что теорию географии необходимо развивать путем, сходным с развитием теории физики, то есть на основании опыта выдвигать гипотезы и концепции, затем математизировать концепции и использовать их для выражения гипотез, из которых затем должно извлекать результаты и насыщать их географическим содержанием… Тем самым нашей науке отводится фактически амплуа эпигона, шествующего уже давно проторенной дорогой, а географам в их отношении к точным дисциплинам остается руководствоваться реакцией знаменитого человека-дятла с тухлыми глазами (из повести В. П. Катаева «Святой колодец») при встрече с дегустатором винтреста: «Познакомьте! Умоляю вас! Пока еще не поздно. Я поцелую ему ягодицы, я полижу их»[48].
Едкая пародия на теоретическую географию представляется не слишком-то справедливой: выдвижение гипотез и последующие попытки их опровержения по Попперу – всеобщий способ познания от амебы до Эйнштейна, – и идут этим путем все без исключения науки, от истории до математики. Попытаемся, однако, вникнуть глубже. В любой ситуации люди делают не то, что нужно, а то, что могут. Малая честь констатировать принципиальные трудности гуманитарных наук, надо попытаться прорваться сквозь них. Романтический порыв 60-х и 70-х годов был попыткой с заведомо негодными средствами, хотя оказался во многих отношениях вовсе не бесполезным. Подлинное же призвание географа, по В. А. Пуляркину, – искать и находить познавательные средства, адекватные задачам, стоящим перед нашей наукой. Но кто же из нас может быть на высоте этих задач?
Увы, мы опять скользим здесь по зыбкой грани, отделяющей гуманитарную науку от искусства. Страновед по праву носит высокое титло ученого, его труды объективны, доказательны, рациональны и именно потому ценны, но он не может передать свои достижения студентам и аспирантам, не может написать курс вроде Ландау и Лившица. Не всякому дано продвинуть вперед развитие той или иной области науки, но всяк может повторять и использовать достижения предшественников, если он квалифицирован и упорен. Но этих двух полезных качеств совершенно недостаточно для создания современных страноведческих описаний тех стран, которым более чем полвека назад посвятил свое вдохновение Витвер.
Искусство значительно требовательней к таланту, чем наука. Средний поэт или средний композитор – нечто значительно более убогое, чем средний историк или средний математик. Страноведение, вероятно, никогда не станет наукой в строгом смысле этого слова, и потому всегда будет требовать гигантов, но гиганты ушли, как мамонты. Всеобщее измельчание, прагматизм и катастрофическое снижение интеллектуального уровня не оставляют надежды на то, что они скоро придут вновь. Нам остаются только книги
