В наш рациональный век - [4]

Когда телефонистка соединила его наконец с Алисой, он сказал:

— Могу добавить только одно: я тебя очень люблю, очень, и если с тобой что-нибудь случится, я не знаю, как я буду жить дальше.

Он услышал, как на том конце провода она заплакала. «Нам надо скорее быть вместе, — сказала она. — Рой, милый, я тебя очень прошу, не звони мне больше. Ты так странно себя ведешь, что когда я кладу трубку, мне начинают лезть в голову ужасные мысли. Ведь когда я приеду, все будет в порядке — правда?»

— Все будет прекрасно, дорогая.

— И ты больше никуда и никогда без меня не поедешь? Никогда?

— Никогда.

Он мог сейчас с закрытыми глазами увидеть, как опа, поджав под себя ноги, словно маленькая девочка, сидит у телефона в их спальне, в их чудном, тихом доме, держит обеими руками трубку, а прелестное, умное ее лицо озабоченно и печально. Что тут еще скажешь?!

— Спокойной ночи, и будь осторожна.

Оп повесил трубку и дико уставился на глухую противоположную стену, зная, что и этой ночью ему будет не до сна.

Четырнадцатого с утра на город опустился туман. Рой поглядел на него горящими от бессонницы глазами и вышел на улицу; в голове было легко и пусто, он медленно шел по тихим серым улицам, где только полицейские машины да тележки молочников пробивались сквозь мучнистую мякоть рассвета.

«Калифорния, — подумал он. — В Калифорнии всегда туман по утрам, до восьми часов вся Калифорния в тумане, а на Атлантическом и время другое, и погода, и до ее самолета еще бог знает сколько времени».

«Это все война, — думал он. — До войны со мной такого бы не случилось. Я-то считал, что для меня все кончилось благополучно, но я себя, кажется, переоценил. Все эти кладбища, где столько молодых ребят упрятано в песок под зеленую травку, эти лондонские старухи в черных кружевных платьях, гибнущие под бомбежками через улицу от твоего дома… и ничего удивительного, что у человека в конце концов становится больное воображение. Но ты не должен поддаваться, — урезонивал он себя, — ты же в любых переделках умел оставаться нормальным, уравновешенным, здоровым человеком, ты всегда сам потешался над медиумами, спиритами, попами и психоаналитиками…».

Туман редел. Рой остановился и долго смотрел на темный силуэт далеких гор, охранявших восточные подходы к городу. Самолеты переваливали через эту громаду, круто спускались в долину, делали круг над городом и уже с запада шли на посадку. Над горами мелькнула голубая полоска, она становилась все шире, и туман начал рассеиваться, расползаться клочьями, обнажая уродливые пузатые пальмы, выстроившиеся вдоль улицы; вскоре солнце уже сверкало на росистой траве газонов, а небо казалось голубым и прозрачным от Беверли Хилз и до Шотландии.

Он вернулся в отель и, не снимая ботинок, бросился на кровать. Он не помнил, сколько проспал. Но перед тем как проснуться — словно во сне ему показывали кинохронику воздушного боя — он успел разглядеть, как в смятенье неслись к земле сквозь клубы дыма кувыркающиеся самолеты, и надо всем жалобный голос Салли повторял: «А это правда, надо спать? А то я такая проснутая?!» Она всегда так говорила, когда ее укладывали.

Он взглянул на часы. Час тридцать по нью-йоркскому. Они ужо в аэропорту, на летном поле уже стоит огромный самолет, вокруг него колдуют механики, а заправщики проверяют топливные баки. «Ну и черт с ним, — подумал он, — пусть они считают меня идиотом. Плевать».

Он поднял трубку.

— Нью-Йорк, аэродром Ля Гардиа.

— Минуточку, подождите минуточку, — пропела телефонистка, — я вам перезвоню.

— Это очень важно, — сказал Рой. — Дайте срочный.

— Минуточку. Подождите минуточку, — на той же поте протянула она, — я вам перезвоню.

Он опустил трубку и подошел к окну. Над холмами, до самого Нью-Йорка, простерлось сверкающей голубизны небо. «Я скажу ей все, глупо или не глупо. Я запрещу ей садиться в самолет. А уж как-нибудь потом мы над этим посмеемся. Я вылечу к ней первым же самолетом, и мы вместе прилетим обратно. Это ее убедит, что тут у меня никого и ничего нет».

Оп достал свой саквояж, засунул туда три рубашки, потом снова взялся за телефон. Через пять минут он дозвонился до аэропорта, еще пять минут ушло на то, чтобы коммутатор соединил его со службой перевозок.

— Моя фамилия Гэйнор. — Он так спешил, что голос у него дрожал и срывался на верхах. — Это очень необычная просьба, поэтому, прошу вас, выслушайте меня внимательно.

— Как вы сказали, сэр, ваша фамилия?

— Гэйнор. Гарри — Элизабет — Йорк — Николас — Оливер — Ральф.

— Да-да, понял, Гэйнор, как этот знаменитый кабачок, — отдаленный голос вежливо посмеялся собственной шутке. — Так чем я могу быть вам полезен, сэр?

— Моя жена с дочерью…

— Говорите громче, пожалуйста.

— Моя жена с дочерью, — завопил Рой, — миссис Алиса Гэйнор, они в два часа вылетают на Лос-Анджелес. Я прошу вас задержать их…

— Что вы сказали?

— Я сказал, что прошу их задержать. Они не должны сесть в самолет. Моя жена и ребенок. Миссис Алиса Гэйнор. Рейс на Лос-Анджелес в два ноль-ноль.

— Боюсь, мистер Гейнор, что это невозможно. — Он был озадачен, но по-прежнему вежлив.

— Что значит «невозможно»? Вам достаточно объявить по радио, что…