В муках рождения - [13]

Несмотря на мучительные думы, Овнан продолжал шагать впереди. Горцы не отставали от него, было видно, что он пользовался большим уважением и доверием своих земляков.

Этот человек, не будучи никем избранным, не имея состояния и знатного имени, пользовался на горе Сим огромным уважением, ибо все знали его бескорыстие, знали, что он беднее многих из них, хотя долгие годы был любимцем князя Багарата. Всем — было известно, как помогал Овнан словом и делом неимущим и несчастным и как неумолимо суров был к угнетателям и нечестивцам. К этим его качествам надо добавить еще его грамотность, что было большой редкостью в то тяжелое время и в этих горных краях считалось чем-то сверхъестественным. Много раз после того, как священник прочитает над больным свое «Исцелися», родные больного просили Овнана прочитать над ним евангелие, и многие находили, что его молитва исцеляла больных. При этом все видели, каким вдохновенным становилось лицо Овнана, как сосредоточенно смотрели его глаза и как этот сильный человек смиренно говорил, что он чувствует силу слова Христова. Наконец, брат Овнан был для сасунцев чем-то вроде святого, и когда он по делу покидал село, то многим казался Моисеем, исчезнувшим на глазах израильтян на горе Синай. Если в окружении Овнана и попадалось несколько негодных и завистливых людей, каких немало везде и всегда, то они не решались даже рта раскрыть.

Солнце уже близилось к закату, когда неожиданно показался отряд арабов, движущихся навстречу сасунцам, якобы для оказания им дружеского приема. По приказу Овнана армяне разбились на небольшие отряды и, образовав четырехугольник, напали на арабов, стремясь остановить их.

Хоть множество арабов и было истреблено при этом, все же часть конников, прорвавшись сквозь пешие отряды горцев, сумела пробраться через границу Армении и донести своим, что армяне разбили их наголову и убили наместника халифа.

Монастырь Святого Карапета был освобожден, и часть сасунцев уже возвращалась к себе в горы. Овнан, отделившись от них, задумчиво продолжал идти вперед. Дойдя до церкви, он вошел помолиться. Все думы и мольбы этого благородного человека были только о том, чтобы пророчество Гургена не сбылось. Сердце его трепетало при мысли, что он может стать причиной несчастья своего народа.

Наконец, игумен и монахи отслужили молебен во славу спасителей и пригласили Овнана со всеми оставшимися товарищами в трапезную поужинать с ними. Естественно, что за трапезой все разговоры были о сражении и о победе горцев. Один Овнан говорил мало и вскоре, отговорившись усталостью, вышел, чтобы отдохнуть на стоге сена.

Через несколько часов он проснулся, и усталости как не бывало. Колокол звал монахов в церковь. Овнан одним из первых стал у входа в храм. Служба уже началась, когда вдруг он почувствовал на плече чью-то руку. Оглянувшись, Овнан увидел высокого, худого старца с длинной белоснежной бородой. Широкое серое шерстяное одеяние его доходило до пят. Смуглое морщинистое лицо и большие черные глаза светились добротой. Не говоря ни слова, он взял Овнана за руку и вывел из церкви. Когда они оказались одни под лунным светом, старец сказал:

— Пойдем за мной, Овнан, если хочешь, чтобы завеса будущего разверзлась пред тобою и показала божественную тайну грядущего. Пойдем, со мной, не бойся.

— Боялся ли я чего когда-нибудь, чтобы испугаться сейчас? — сказал Овнан. — Сасунский воин не боится ничего.

— Но ты смесь воина и священника, ты смесь веры и безверия, ты смесь храбрости и, если не робости, то сомнений.

— Я тверд в своей вере, я воин.

— Ты меня не знакомь с собой. Ты был мальчиком, когда я увидел тебя впервые. Когда ты покинул горы, мои глаза следили за тобой повсюду и знали все твои тайны. Итак, пойдем со мной. Ты не хочешь знать будущего? Разве ты не о нем молился, не о том, что, возможно, ты стал причиной несчастья Армении, истребив эту разбойничью банду? Не это разве мучает тебя?

Холодная железная рука старца леденила руку Овнана. Молча шагай по снегу, скрипящему у них под ногами, они то поднимались, то опускались и вновь взбирались, переходили через замерзшие ручьи и речки, затем перешли через большую реку, широкое ледяное поле, которое подсказало Овнану, что они переходят Арацани[19]. Под тусклым лунным светом они продолжали идти между скал и холмов, по ущельям, мимо пропастей и пещер так долго, что Овнан уже не понимал, где он. Наконец они остановились у входа в большую пещеру, и старец, не останавливаясь, вступил в темноту, еще крепче сжимая руку спутника. Он повел его за собой все дальше и дальше. Овнан, не ощущая страха, шел за ним и рассуждал сам с собой: «Вот уже четыре часа, как мы шагаем, а он не выказывает и тени усталости. Рука его не дрожит и не теплеет. Будь она даже ледяной, она должна бы растопиться от жара моей руки».

— Овнан, нагнись и следуй за мной, — сказал старец. — Не выпрямляйся, пока я не скажу тебе.

Некоторое время они шли нагнувшись, потом старец велел ему выпрямиться, и Овнан почувствовал, что ему легче дышится, хотя они были в подземелье.

Наконец вдали мелькнула полоска света, и вскоре они вошли в просторное помещение, освещенное множеством серебряных светильников, лампад и свечей, горевших в золотых подсвечниках, где на бронзовом постаменте стояло изумительное золотое изображение богини Анаит, покровительницы древней Армении. Налево от нее возвышалась статуя бога Ваагна, а с правой стороны — богини Астхик