В муках рождения - [11]
Говоря так, этот мужественный человек отвернулся, чтобы скрыть слезы. Но он умел владеть собой, и слезы застыли в его глазах. Князь Гурген внимательно смотрел на этого необыкновенного горца. Овнан был типичным армянином с твердым и сильным лицом простого человека из народа.
Заметив, что князь разглядывает его, он устремил свой острый взор на Гургена и одним взглядом прочел на его молодом лице уверенность, граничащую с дерзостью, неуемную силу и храбрость, казалось, им самим, еще неосознанную. На его ясном лице не было ни одной морщинки, большие, темные глаза смотрели вокруг весело. Высокий и статный князь Гурген был очень хорошо сложен. Одет был он просто, но со вкусом. Оружие и латы его были из железа, но выложены золотом и серебром. Конь его, которого слуга держал под уздцы, чистокровный армянский рысак, не спускал глаз со своего владельца и легким ржанием давал знать о себе. Князь успокаивал его, время от времени приговаривая: «Сейчас, Цолак, сейчас».
— Собираешься уезжать, князь? — спросил Овнан спокойно.
— Да, брат Овнан, — ответил Гурген, — но наш разговор такой серьезный, что я не могу расстаться с тобой, не задав тебе нескольких вопросов. Вот вы, сасунцы, храбро выполнили свой долг, а как вы поступите завтра, если халиф вместо Юсуфа пошлет сюда Якуба, Ибраима, Абдула и ваш город Хут осадит войско в 150 000 человек? Я об этом все думаю со вчерашнего дня и боюсь, что ваша радость скоро сменится печалью, а вся эта добыча, не пройдет и года, как попадет в Аравию.
— Очень возможно, потому что армянин — не человек.
— Ах, мне уже надоело слушать о том, что «армяне недружны», что «армянин не любит свою нацию», «армянин любит чужестранцев», «армянин — негодяй», «армянин труслив», будто тот, кто это говорит, сам не армянин, будто среди других наций: греков, персов, сирийцев, арабов — нет таких. Сколько на свете лиц, столько и интересов, характеров и положений. Глуп тот, кто хочет сделать возможным невозможное. Я тебя спрашиваю о деле, потому что ты не только человек дела, но, вижу, и умница. Скажи мне, что по-твоему должен был делать армянин, если бы он был человеком?
— Вопрос твой уместен, и ответ на него готов, но я боюсь, что он может обидеть и возмутить такого благородного и храброго князя, как ты.
— Прошу тебя, я считаю своим долгом говорить с тобой во имя армянского народа и христианства.
— Тогда я скажу. Все армяне, где бы они ни были, должны объединиться и решать свою судьбу без нахараров[13]. Тогда только, возможно, армянский народ найдет свое спасение.
Это неожиданное мнение изумило князя и вызвало на его лице легкую краску. Но он спокойно ответил:
— Какими преступлениями заслужили нахарары такую лютую ненависть? Я знаю, что среди нас и наших предков много людей с недостатками, среди нахарарских родов много было глупцов и негодяев, но ведь среди них были и такие, которые могли бы составить честь и славу истории великих народов. И если бы изъятие их могло бы принести пользу и спасение моему народу, бог свидетель, я бы дал свое согласие, чтобы кончить этот кровавый спор. Но я очень сомневаюсь, что после истребления этих князей на их месте не станут их убийцы и не будут действовать еще хуже… Твое желание когда-то сбылось в Нахичеване[14], и деды этих арабов, которых ты сегодня пронзал копьем, какие-нибудь Кашимы и Абдулы, сжигали армянских нахараров и храбрецов. Этому пиршеству не хватало только армянских рук, чтобы разжечь пламя, зажженное мусульманами.
Но я сглупил и не выждал, чтобы узнать, за что ты так враждуешь с князьями и знатью. Я знаю, что ты находился у них на службе, сидел с ними за одним столом и жил в их домах. И я знаю, как безгранично любил тебя князь Багарат.
— Прежде всего, князь, ты должен знать, что я для спасения князя Багарата забыл о своем домашнем очаге. Ты должен знать, что когда все советовали князю отозваться на приглашение востикана, чтобы не вызвать его гнева, я просил и умолял его не ездить к нему и остерегаться этих вероломных людей, считающих за честь не только проливать кровь христиан, брать в плен и грабить их имущество, но ложными клятвами обманывать их и изменять своему слову. Но князь Багарат не послушался меня.
Я говорю тебе эти слова, князь Гурген, не для того, чтобы доказать свою верность и дальновидность. Я ведь не враждовал ни с князьями, ни с азатами[15]. Я спокойно и счастливо жил в своих горах и жил бы так, если бы князь Багарат не разыскал меня, не взял к себе и не внушил, что единственной причиной несчастья армянского народа является дворянское сословие.
Да, после долгих наблюдений в течение двенадцати лет я убедился, что, когда во главе народа становится один человек или одно сословие, пользующееся славой, почестями, уважением, то он должен считать своим долгом не только пользоваться этим, но и руководить народом. А разве наши нахарары, князья, дворяне и азаты выполнили этот долг? Я расскажу тебе и с душевной болью расскажу, о Гурген, как они выполнили его. Когда один из персидских царей изменнически убил армянского царя, нахарары армянские без сопротивления перешли на сторону изменника
