В море, на суше и выше... - [9]

Какое-то время он еще продолжал стоять, что позволило заметить скорость химической реакции, а потом он бессознательно упал, и розовая пена у него из горла пошла, все тарелки затопив.

Старпома головой под кран в буфетной, — но, сперва, все же понюхали: «Как тебе? Это, все-таки, не спирт, по-моему?» — и воткнули ему в глотку шланг и, сгоряча, конечно, сильно кран открыли.

Старпома, от гидравлического удара, развернуло на спасателей, и он на них воду длительное время извергал, как окаменевшая рыба в фонтане. Таким образом, его спасли.

А потом все взялись за тех паршивцев, годков, что всю эту подмену и устроили.

Шила удалось вернуть только половину, и вторую половину искали, угрожая пытками, но до ночи ничего не нашли.

Ночью у матросов мичмана отобрали еще два литра.

А что делают мичманы, отобрав у матросов два литра? Они в два час ночи садятся и празднуют победу.

Но это, если только их в два тридцать, не находят офицеры. Те отбирают у мичманов спирт, отправляют их спать, и... сами накрывают на стол.

Утром корабль не встал. Он вообще не проснулся. И такая ерунда, как «подъем флага», тоже не получилась.

И командира, отсутствующего накануне, никто не встретил, и у трапа никто не стоял, и в рубке никто не был...

Командир, вступил на корабль, а потом он начал по нему, от одиночества, красться, но... везде было пусто.

Только в объятиях ватервейса он нашел одного. Он поднял его за шиворот.

— Что тут случилось! — спросил он у тела.

— Ой, бы-ля! — был ему ответ.

Про крыс

Это просто бедствие какое-то, клянусь, чем хотите.

Две крысы занимались любовью в ГРЩ где-то в 6-м отсеке, то есть, трахались не покладая.

Ну, он и полыхнул, как и предполагалось.

От крыс ничего не осталось. Сгорели они в пламени не только любви, а у нас — огня и дыму — сами понимаете.

Тушили, вспоминая Господа нашего. Командир выпрыгнул из штанов, и потому в центральный он прибежал без них совершенно, после чего все, включая командира, нацепили на себя ИДАшки — индивидуальные наши дыхательные, и дали по всей лодке огнегасительную дрянь из системы ЛОХ.

И они подохли. В смысле, крысы.

Послесловие:

Они-то подохли, но, подыхая, забрались куда подальше, откуда их ничем не достать (сами знаете, как иногда — видно прочный корпус, а до него даже палкой не дотянуться — трубы, кабель-трассы, и прочий шмурдяк). И две недели на корабле была только вахта, в ИПах стояла, и вентиляция сутками работала... Крысы — это что-то...

Они на моей лодочке на подволоке кают-компании по утрам в пятнашки играли. Сидишь в 4 часа, не приходя в сознание, ешь еду и передергивает от их визгов-писков да топотанья... Брррынь — пробежали... Потом — бррррынь — обратно. Мы, как только в Приморье пришли, тут же полыни кяяк набрали, а то блохи... мама моя дорогая, бронзовая... Вот только меня в штурманской они почему-то не трогали.

Женсовет

Женсовет — это орган. И порожден он другим органом в те времена, когда у нас было много органов.

Славные то были времена. Ох, славные! И замполиты вам так скажут. Я тут встречал настоящих замполитов, так они мне сразу сказали все относительно тех времен.

«Ох!», — сказали и даже глаза закатили, потому что невозможно их не закатить. Судите сами: ведь все было для них. И в военторге они столько тырили всякого добра, что я даже не знаю, как те времена по-другому то назвать.

А еще они мне говорили: «Вот, Саня! Вот! Ответь: почему ты нас не любишь», — на что я им, немедленно отвечал, что люблю.

Я вообще люблю все живое и готов целовать взасос всякую божию тварь. Даже если это последняя тварь, и больше у бога ничего не осталось в загашнике.

Так что — люблю! Точно!

Вы, наверное, уже догадались к чему я все это. Правильно!

Это замполиты придумали женсовет.

«А для чего?» — спросите вы.

А для того, что укреплять наш дух. Собственный дух они уже укрепили с помощью военторга, а наш — с помощью женсовета, который сначала через посторонних баб укреплял семью, а уже с ее помощью — дух.

Так, во всяком случае, замысливалось.

И пока все было на бумажке, это никому не мешало, по потом замполит нашего дивного, отдельно стоящего гарнизона, поручил женсовет — это вполне сформировавшееся к тому моменту виртуальное движение — вполне реальной личности: начальнику клуба.

Тот был лейтенантом и звали его Васей.

Замполит называл его: Васек.

«Васек! — сказал он однажды. — Займись женсоветом!»

И Васек занялся. Мало того, он увлекся, повесил у себя в кабинете портреты Клары Цеткин, Ларисы Райснер, Розы Люксембург и, конечно, нашей главной женщины — Надежды Константиновны.

Потом он принялся рожать планы. Как всегда, громадье — планы, инструкции, отчеты, дневники движения.

И еще «итоги работы детских музыкальных школ». Ничего этого в помине не было, но Васек здорово бредил.

Я бы даже сказал: самозабвенно.

А женская общественность даже не подозревала о своем существовании. В результате: служащая Широкова по итогам года заняла четвертое место на флоте. Это служащая и была председателем того женсовета.

Зам вызвал Васька и сказал ему, что он — молодец, и что «так держать!»

И у Васька от такого успеха выросли дополнительные яйца. Теперь он, кроме курсов «кройки и шитья», организовывал курсы «подготовки к материнству» и проводил «рейды по неблагополучным семьям», грибные походы и ягодные переходы по рекам на байдарках.