В министерстве двора. Воспоминания - [96]

Ванновский решительно ополчился против протекционизма и произвола при назначениях, но вместе с тем ударился в другую крайность — стремление свести права к порядковому «старшинству» и к обязательному «цензовому» прохождению служебных этапов. Он надеялся проведением в жизнь цензовых правил «обвоенить» офицерский корпус, «остроевить» старший персонал. Опыт показал жестокую опасность для армии от таких педагогических приемов для перевоспитания небоевых элементов. Вряд ли они сами закалились, но уже несомненно в ряды войск боевой дух внести не могли, не сделали, по своей строевой отсталости, ничего и для технического прогресса армии. Неуклонное применение мерки старшинства и ценза открыло право на движение вверх по иерархической военной лестнице таким лицам, которые, отвечая формальным условиям, не удовлетворяли требованиям самого существа военного дела. Старшинство и пресловутый ценз вели к одряхлению наш командный персонал. Немало способных военных, подвигаясь черепашьим [шагом] к занятию сколько-нибудь ответственных должностей, теряли энергию, распускались по русскому обычаю, другие бросали военную службу, пристраивались к частной предприимчивости. Установленный, чуть ли не автоматический порядок движения по службе способствовал к засилью, к переполнению ответственных командных должностей выносливыми посредственностями. Выдающиеся способности, даже таланты не отличались, не принимались меры к старательному, систематическому их отбору, они оставались в общей гуще и бесследно таяли. Наши неудачи и на Дальнем Востоке, и [в] великой войне[188] во многом зависели от крайне неудачного состава старших начальников, зарекомендовавших себя боевой безграмотностью, отсутствием инициативы и решимости.

Как ни старался Ванновский изгнать протекционизм, но при назначении на командные должности в гвардии должен был уступать желаниям местного главнокомандующего, великого князя Владимира Александровича, а вернее, его суфлера, начальника штаба округа Николая Ивановича Бобрикова. В светских кругах мало интересовались назначением не только командиров армейских корпусов, но даже и командующих округами, командиры же гвардейских полков все были на виду и на счету, почему в Петербурге и не ощущалась особенно заметно сильная правящая рука Ванновского.

Предместник Петра Семеновича гр. Милютин, этот большой человек, не особенно покровительствовал людям инициативы, людям с броскими способностями. Собственно в строевой состав армии он мало вмешивался, да и при нем, вплоть почти до турецкой кампании, начальники дивизий представляли собою высший предел чисто строевого иерархического движения. Милютину ставили в укор загубленную карьеру Черняева. Завоеватель Туркестана, выйдя в отставку, не молчал, насколько позволяли цензурные условия того времени, выступал в печати, критиковал милютинскую систему «огражданивания армии». Газета Черняева и Комарова «Русский мир», однако, успеха не имела. Личное раздражение слишком заметно выступало, да и публицистического таланта не оказалось.

У Милютина был более влиятельный критик — это бывший его начальник и покровитель фельдмаршал кн. А. И. Барятинский, бывший наместник на Кавказе, удалившийся на покой вследствие интимной истории[189]. Пользуясь дружеским расположением Александра II, он старался всемерно выдвинуть Милютина, своего начальника штаба на Кавказе. Он несколько раз специально командировал его из Тифлиса в Петербург к государю с непосредственными докладами, давал ему возможность выявить свои выдающиеся дарования во весь рост. В опубликованных письмах Барятинского к Александру II фельдмаршал горячо рекомендует Милютина, обращает внимание императора на исключительные способности и заслуги своего начальника штаба. Когда же Милютин с помощью князя был назначен сначала товарищем министра, а потом и министром, то при проведении в жизнь предложенных им преобразований он встретил отпор именно со стороны кн. Барятинского. Возникли трения, недоразумения. Надо полагать, в этой неожиданной распре двух почтенных, друг друга уважавших людей активную [роль] играл генерал Р. Фадеев, близко стоявший к Барятинскому, а по своему мировоззрению — ярый противник прогрессивных устремлений 60-х годов, в том числе и милютинских.

Фадеев стоял на том, что реформы поведут к развалу армии, восставал против самодержавия военного министра, добивался разделения военного ведомства на хозяйственно-заготовительную часть, подчиненную непосредственно министру, и чисто строевую, возглавляемую вполне самостоятельным начальником Главного штаба его величества, как это было во времена Александра I.

При посредстве кн. Барятинского эти соображения доходили до Александра II, но в письменном виде, сам же фельдмаршал в Петербург не показывался, виделся с императором редко и потому не мог активно поддерживать оппозицию. Милютин продолжал вести свою линию. При новом царствовании, с назначением Ванновского, вновь вспыхнул боевой огонь генерала Фадеева. Впрочем, он оставался в тени, руководил за спиной видных персон. Кроме Барятинского, он до некоторой степени успел завербовать в свой лагерь гр. Воронцова-Дашкова. Атака была поведена на организацию Военного министерства. Собрана была особая комиссия для рассмотрения этого вопроса. Так как кн. Барятинский, страдавший приступами подагры, не хотел или не мог приехать в Петербург, то потревожили покой также отдыхавшего на лаврах гр. Коцебу, бывшего варшавского генерал-губернатора. В комиссии принимали участие: Ванновский, гр. Воронцов-Дашков, Обручев, Драгомиров и кн. Имеретинский