В мечтах о швейной машинке - [66]

От осмотра и в целом от первого обвинения меня спасла, как ни странно, швейная машинка. Старший полицейский, едва ли не больше моего смущённый поведением коллеги, хватался за любой предлог, чтобы меня защитить. Но сколько бы он ни сыпал аргументами в пользу моей невиновности, тот, другой, немедленно их отметал, выражая «обоснованные сомнения». Когда же аргументы были наконец исчерпаны, старший процитировал один давнишний приговор, ещё тех лет, когда сам он только поступил на службу: ни много ни мало от 11 февраля 1878 года. Как я смогла запомнить эту дату и прочие подробности? Да ведь его слова спасли меня от унижения, поскольку благодаря им мне не пришлось демонстрировать свои интимные места и позволять копаться в них совершенно постороннему мужчине, особенно доктору, которому донна Лючиния заплатила за его ложь. Не те были времена, чтобы богобоязненная девушка с безупречными моральными принципами, независимо от результатов осмотра, могла перенести подобное насилие, не запятнав себя навечно как в собственной душе, так и в чужих глазах.

Итак, статья 60 действующего и по сей день закона Кавура, заявил коллеге старший полицейский, гласит: «Если какая-либо проститутка проявит намерение бросить своё ремесло, содержатель борделя должен немедленно сообщить об этом директору санитарной службы, который обязан поспособствовать осуществлению задуманного». Помимо искупления вины проститутка должна была доказать, что отныне способна честно себя обеспечивать – либо путём замужества, либо вернувшись в родительский дом, либо, наконец, занявшись ремеслом, которым сможет себя прокормить. Однако шитьё, саркастически возразил молодой коллега, к списку подобных ремёсел причислить нельзя, поскольку в большинстве своём «гулящие», как оба они прекрасно знали по опыту, происходили как раз из фабричных работниц, домашней прислуги или швей, то есть тех женщин, чьи занятия очевидным образом не приносили дохода, достаточного для честной жизни. Простых штопальщиц, может, и нельзя, торжествующе воскликнул мой защитник, но хочу напомнить, что указанным приговором власти нашей провинции разрешили исключить проститутку такую-то из полицейских реестров в связи с прекращением противоправной деятельности благодаря тому и только тому факту, что она владела швейной машинкой.

Он настолько уверенно цитировал закон, приговор и прочие факты, настолько точно перечислял даты и формулировки, словно нарочно подчёркивая молодость и неопытность коллеги, что тому попросту нечего было возразить. Что до меня, то, признаюсь, его рассуждения показались мне несколько путаными. Не успев доказать, что занималась проституцией, он уже объявил меня достойной возвращения к честной жизни. Вычеркнул моё имя этих ужасных реестров, хотя его туда даже не вносили. И всё потому, что обнаружил «средство производства», подаренное синьориной Эстер! Короче говоря, логика полицейского была далеко не безупречной, но, поскольку это было мне на́ руку, я решила не возражать.

А вот отделаться от второго обвинения оказалось, к сожалению, не так-то просто. Утром, прежде нагрянуть ко мне, полицейские заглянули в ломбард поинтересоваться, не заложила ли я украденные драгоценности. Получив отрицательный ответ, они обошли всех своих осведомителей и шпиков. Меня никто из них не знал и ничего у меня не покупал – ни в последние дни, ни раньше. Значит, я держала украденное при себе или спрятала дома. Как уже было сказано, младший из полицейских обыскал меня, старший – Ассунтину, и, хотя я уже убедилась, что кольца при ней нет, это вызвало у меня наибольшие опасения.

У девочки они спросили, как долго она со мной и по какой причине. Кто она такой такая, оба, разумеется, знали, как знали и Зиту, но в больницу гладильщица попала не так давно, чтобы им успели об этом сообщить. Спросили также, не видела ли она, как я что-нибудь прячу, но Ассунтина лишь покачала головой с самой невинной улыбкой, какую я только видела.

А старшему всё не давала покоя швейная машинка.

– Очень дорогая? – поинтересовался он. – Хотел такую жене подарить.

– Даже и не знаю. Это подарок.

– От кавалера? – перебил молодой. – Кто же это дарит тебе такие ценные подарки? И что, интересно, получает взамен?

– От маркизы Эстер Артонези. Хотите, можете сами её спросить.

– Скверное дельце, – пробормотал он, скривившись. Потом потребовал открыть все отсеки машинки и везде сунул пальцы, а после положил машинку набок, чтобы осмотреть шестерни, которые в таком положении смазывают. Старший наблюдал за его манипуляциями с интересом:

– Что ты делаешь? Видишь же, что внутри ничего нет! Даже ожерелье или браслет не влезут!

– Ну, а если бы влезли? – злобно рявкнул молодой. – Ты бы, конечно, конфисковал машинку как орудие преступления, а после, нашёл бы что или нет, из комиссариата она бы исчезла, а в гостиной твоей жёнушки объявилась? – и, обернувшись ко мне, угрожающе прошипел: – Не скажешь, куда драгоценности дела, – несдобровать тебе. Мы же всё равно их найдём, так? Зачем наше времечко попусту тратить?

– Ничего вы не найдёте. Я ведь ничего не украла.

– Тогда придётся тебе пройти с нами в участок. Квартиру опечатаем, коллеги обыск проведут. Тут торопиться некуда, главное найти.