В мечтах о швейной машинке - [32]

– Простите, если я напугал Вас, синьорина, – произнёс милый и приветливый голос на хорошем итальянском, без тени диалекта. – Я просто хотел Вам помочь...

Синьорина? Я? Мне пришлось задрать голову, чтобы его рассмотреть, настолько он был высоким. Вот уж кто точно синьорино! Студент, одетый по последней моде (пальто и костюм явно сшиты на заказ), при шляпе и шёлковом шарфе, хотя до совершеннолетия ещё ой как далеко – примерно моего возраста, может, даже немного моложе; тщательно выбритые, нежные щеки, очаровательные полные губы, огромные тёмные глаза... В голове тотчас же всплыли стихи одного персидского поэта, которые дала мне прочесть синьорина Эстер: «розы щёк пламенеют, и ланью глядит...» – но там говорилось о девушке. Впрочем, должна признать, глядя на незнакомца, никто бы не усомнился в его мужественности: с такой-то статью он мог быть не студентом, а кадетом или даже младшим офицером в штатском.

Я смутилась и, не зная, что ответить, продолжала сжимать ручку кофра, невольно касаясь его руки.

– Позвольте представиться: Гвидо Суриани, к вашим услугам, – продолжил он и взглянул мне в глаза, ожидая, что я назову своё имя.

Но я молчала, поскольку вовсе не собиралась с ним любезничать. Я ведь даже не знала, кто он, и даже фамилии такой ни разу не слышала, хотя семей с подобным достатком в городе было немного. Суриани? Должно быть, приезжий. Но с чего бы ему обращаться ко мне, как к ровне? Разве не видно, что я простая швея? Или он хочет посмеяться надо мной?

– Оставьте меня, – не в силах побороть недоверие заявила я (надо сказать, довольно грубо). – Я сама справлюсь.

– Я вынужден настаивать, – и, чтобы доказать свою решимость, он поднял тяжёлый кофр, будто пёрышко. – Дальше её понесу я, синьорина. Куда Вас проводить?

Я молчала: не вырывать же кофр у него из рук! Да мне и сил бы не хватило. Хотелось плакать с досады, но я взяла себя в руки.

– Если не отдадите, я позову полицию! – угрожающе прошипела я.

Он рассмеялся и поставил свою ношу на землю. Но в этот момент я вдруг почувствовала странную слабость во всём теле. Руки бессильно обмякли, и мне пришлось позволить ему помочь. Вне себя от обиды, я поджала губы и направилась к дому инженера. Незнакомец с кофром в руке последовал за мной.

У дверей мы столкнулись с какой-то дамой: как оказалось, они с моим провожатым были знакомы.

– Добрый день, Гвидо! – тепло воскликнула он. – Так ты, значит, вернулся на каникулы? Как дела в Турине?

Это было слишком. Я, собравшись с силами, протянула руку за машинкой, а когда он безропотно отдал мне кофр, быстро скользнула внутрь и взбежала по лестнице.

Весь день, раскраивая и смётывая детали пиратского костюма для Клары, я думала об этой встрече. А маленькая заказчица с отцовской книгой в руке стояла совсем рядом, почти прижавшись к моему плечу, и внимательно следила, чтобы я сделала всё в точности как на картинке. Она даже с готовностью бросалась подбирать упавшие булавки, будто юная ученица – «пиччинина», как говорят в Милане. Я примеряла на неё широкий кушак с бахромой, выкроенный из жёлтой атласной шторы, а сама думала о юном синьорино, который вызвался меня проводить. Невозможно отрицать, он был весьма красив и на первый взгляд хорошо воспитан. А главное – он отнёсся ко мне с уважением. Но о скольких таких историях я уже читала в романах, сколько слышала от подруг и женщин постарше... Молодые люди из хороших семей частенько увивались за бедными простолюдинками, соблазняли их, затуманив разум тысячами обещаний, а потом бросали в затруднительном положении. Каролина Инверницио даже написала целый роман под названием «История швеи», в котором предупреждала о подобной опасности. Я пребывала в страхе и смятении – ещё и потому, что впервые в жизни мне так сильно понравился молодой человек. К счастью, подумала я, он учится в Турине, а значит, после карнавала вернётся обратно.

Но в следующие несколько дней наши пути ещё не раз пересекались. (Кофр со швейной машинкой я, к счастью, больше с собой не носила: жена инженера убедила меня оставить её, пока не закончу костюм, поскольку правое запястье по-прежнему побаливало. А чтобы я была уверена, что к машинке никто не прикоснётся к ней, синьора запирала её в шкаф.) Всякий раз при встрече Гвидо Суриани непременно приподнимал шляпу и слегка склонял голову. Не в силах понять, всерьёз он или шутит, я не отвечала на приветствия и не оборачивалась. Но и перестать думать о нём тоже не могла.

К тому времени в город уже вернулась маркиза Эстер, но поговорить с ней я не смела. Да и что бы она могла посоветовать? И так ясно, что между мною и молодым синьорино из хорошей семьи ничего быть не может, а мне бы не хотелось, чтобы она решила, будто я питаю какие-то иллюзии. Признаюсь, после первого импульса, продиктованного презрением, у меня даже не хватило смелости поговорить с ней о бароне Салаи. Я стыдилась происшедшего, как если бы это была моя вина, как если бы я его спровоцировала. И потом, барон пользовался огромным уважением, что и неудивительно: вся местная знать приходилась ему роднёй. Были в городе семьи и побогаче, но титула древнее не было ни у одной. Единственный наследник состояния, он жил с двумя старшими сёстрами, едва не лопавшимися от высокомерия старыми девами, на корню пресекавшими любые его попытки жениться, всякий раз объявляя происхождение избранницы чересчур скромным, чтобы породниться с Салаи, даже если речь шла о дочери графа или маркиза, в приданое за которой давали баснословные деньги. Впрочем, от одиночества барон, кажется, не слишком страдал. Все знали, что хоть он и готов волочиться за любой юбкой, но и делами не пренебрегает – входит в совет попечителей сиротского приюта, служит в мэрии, являясь советником префекта и экспертом суда, а также в течение многих лет был директором городского музея.