В людских и лесных дебрях - [6]

Словом, начиная от умирающего Шира и кончая Кизыл-Кая, мы имели перед собой великую могилу, в которой природа погребла громадное море.

Остроконечные вершины хребта возникали под воздействием ветров, дождя и морозов, которые уничтожали твердый песчаник, превращая его в пыль и песок и засыпая все больше следы моря и давно уже умерших эпох.

На вершине хребта мы нашли глубокие горные расщелины и пещеры, выдолбленные осенью мчащимся вместе с вихрями песком из пустыни Гоби. Некоторые из них были достаточно глубокими.

Приблизившись к одной из таких пещер, мы заметили внезапно выходящую из нее тонкую струйку дыма. Заинтересованные, мы пошли в ту сторону, но вдруг внезапно из пещеры выскочили трое босых мужиков в обветшалой одежде. Они начали удирать к западным склонам хребта, а когда они находились у края скал, один из них задержался и выстрелил. Расстояние было слишком большим, чтобы можно было попасть в нас, кроме того, выстрел был из револьвера, и пуля даже не долетела до нас.

Я бывал в Сибири не раз, и подобные встречи имел уже многократно, поэтому знал с кем имею дело. Это были, несомненно, беглецы из уголовных тюрем, может быть даже с Сахалина, с этого Острова Дьявола, куда российские суды ссылали самых опасных преступников. А значит, я сразу крикнул им, что мы не полиция, не чиновники и что нам нет никакого дела до них. Медленно, с большой осторожностью и недоверием они вернулись и приблизились к нам. Хотя и сняли шапки и выглядели покорно, однако их глаза бегали, оглядывая нас со всех сторон и ища оружие или признак какого-то обмундирования.

Наконец, мы ответили им, что работаем на озере и что нас там постигло, тогда они значительно успокоились и очень любезно пригласили нас в свою нору.

Мы вошли в достаточно обширное глубокое блюдце (геол) в скале, закрытое спереди обломками камней, которые скатились с вершины. Наши новые знакомые устроились здесь прекрасно. В самом дальнем углу была устроена мягкая подстилка из сухой травы, в середине помещения было кострище, а на костре варился чай. В расщелинах стен пещеры были аккуратно сложены мешочки с сухарями и чаем, в углу лежали мешки и топоры — эти обязательные принадлежности кочевой жизни сибирского бродяги, покидающего тюрьму или место изгнания через северную тундру, через горы и девственную тайгу, и идущего в Европу, за Урал, зимой и летом, в дождь, жару и в самые тяжелейшие морозы.

В мешках бродяга-беглец носил все свое скромное и очень умно обдуманное имущество. Топор служил ему для рубки дерева, а в случае необходимости оружием для охоты или в стычке с полицией и с постовыми казаками. Сибирский бродяга обладал большой сноровкой в использовании топора. Брошенный им топор, со свистом резал воздух и попадал между глаз медведю или… человеку, если тот был опасен для скрывающегося в лесу беглеца.

В течение двух лет наши новые знакомые совершали свою опасную и тягостную дорогу. Это было занимательное сообщество. Один из них, который называл себя Гак, бежал зимой с Сахалина, пройдя по льду Татарский пролив, отделяющий остров от континента. За беглецом, естественно, была погоня, что можно было ожидать, так как Гак был не каким-то обычным преступником. Он убил около пятнадцати человек, совершив нападение на почту. В его мешках находилась специальная зимняя одежда, а именно широкий плащ из белого перкаля, или же из полотна. Каждый, кто замечал погоню, тотчас же ложился на снег, закрывая себя и свои узлы белым плащом и совершенно сливаясь с мертвой белой пустыней, через которую мчался северный ветер с Охотского моря, неся тучи снега.

Другого звали Сенька. Он был поджигателем и бежал с каторги на Амуре, пробираясь через всю Сибирь, куда-то в Подмосковье, специально для того, чтобы убить свидетелей, которые доказали на суде его преступления. Насколько Гак был вежлив и общителен, весело шутил и отпускал остроты, однако, старательно избегая встречи со взглядом другого человека, настолько Сенька был угрюм, молчалив, и своим тяжелым ненавидящим взглядом, как если бы въедался в глаза людей.

Наиболее интересным был третий обитатель норы в пещере на Кизыл-Кая — Труфанов — худой, с длинными седыми волосами, черными, проницательными, беспокойно бегающими глазами. Был он в постоянном движении и постоянно вертелся, вставал и тотчас же садился, удивительно быстро говорил, не слушал разговоров приятелей, входил и выходил из пещеры, создавая впечатление собаки, все время беспокойно принюхивающейся. Он ничего о себе не говорил, а когда мы спросили его, откуда он убежал и за что попал в тюрьму, бросил с неохотой:

— Из тюрьмы, куда меня несправедливо посадили.

И тотчас же вышел из пещеры своим вкрадчивым бесшумным шагом.

— Несчастный! — пробормотали его друзья.

Несколькими днями позже я узнал от Гака, что Труфанов попал в тюрьму за какую-то мелкую кражу, будучи еще молодым человеком. Но из тюрьмы, где ужасно тосковал о семье, пытался бежать, за что был наказан на более долгий срок и уже был сослан в Сибирь. Оттуда через несколько лет снова сбежал, а когда его схватили тюремные надзиратели, он убил одного из них. В настоящее время был беглецом уже в десятый раз.